Как устроена IT-столица мира / Russian Silicon Valley (English subs)

youtube, google, инвестиции, silicon valley, юрий дудь, дудь, юрий мильнер, мильнер

Текстовая версия

25.000000 (звуковые эффекты, дополняющие визуальные переходы) Всем привет! Мы в Кремниевой долине! Обычно, когда сюда приезжают, первым делом мчат к гаражу Стива Возняка и Стива Джобса. Именно там когда-то появилась на свет компания Apple.

Но гораздо символичнее вот этот гараж. В 1930 годы он стал первым офисом Уильяма Хьюлетта и Дэвида Паккарда, двух выпускников Стэнфордского университета, которые основали компанию Hewlett-Packard, одного из первых IT-гигантов Америки и вообще планеты.

Считается, что современный мир начался именно здесь.

Кремниевая долина — место, где создают вещи, которыми мы пользуемся каждый день, и зарабатывают на этом миллиарды денег.

С каждым годом здесь всё больше людей, которые говорят по-русски. Как они сюда попадают? Что они здесь делают? И почему в Америке, а не у себя дома? Чтобы узнать об этом как можно больше, мы провели здесь почти неделю и пообщались с самыми разными людьми. Так! Надо прерваться и сделать важное замечание Бо́льшая часть этого видео была снята до коронавируса.

Но это видео не про то, кто богаче и круче прямо сейчас. Этот выпуск — про систему ценностей, которая позволила человечеству на клочке суши длиной 80 километров построить технологическую столицу всего мира.

Этой системе, этим принципам не один десяток лет, и весьма вероятно, что даже те проблемы, которые свалились на нашу планету в 2020 году, не смогут эти принципы радикально изменить. Ну и к тому же на два главных смысла, которые мы зашивали в это видео, коронавирус вряд ли повлияет. В выпуске, который вы сейчас увидите, есть две простые задачи.

Во-первых, напомнить всем: даже если вы родились и выросли в небольшом городе, у вас всегда есть шанс прорваться на самый верх. Во-вторых, показать, что зарабатывать деньги гораздо прикольнее, чем получать.

(резко выдыхает) Вперёд! (музыкальная заставка) (звуковой эффект самолёта) (звуковые эффекты дополняют монтаж) — (Дудь) Ты здесь живёшь? — (Давыдов) Да. Снимаю. — $10 000 в месяц? — Примерно.

Ну слушай, ты хотя бы за вид платишь, насколько я понимаю, да? Да.

Дом...

старый. Старый. А средняя ставка жилья здесь сколько? Вот в Лос-Алтос-Хиллз дешевле ты не найдёшь.

— А! Это, типа, нищебродский дом? — Да.

Это нищебродский дом. Хорошо. Там, где мы живём? Мы живём в Маунтин-Вью.

Минимальный — $6 000. Отдельный дом.

$6 000 в месяц. А сколько он стоит, как ты думаешь? У нас три спальни.

$2,5-3 миллиона. Три спальни — это да, где-то так.

Слушай, я ногой могу там... Я не Жан-Клод Ван Дамм, но я ногой там дырку сделаю в два счёта.

Материалы не стоят ничего. Стоит человеческий труд. Минимальная оплата труда.

И... стандарты на всё.

Нет, земля, видимо, сколько-то стоит? Земля стоит очень дохрена. Но больше всего стоит труд. У меня недавно было землетрясение очередное.

И у нас обрушилась гнилая канализационная труба.

У нас перестала сливаться в кухонной раковине вода. Мы вызвали сантехников.

Они пошли тут, посмотрели, прислали два предложения: на $16 000 и на $35 000.

Вот такие счета от сантехников. У них там, знаешь, такая экипировка! Они выглядят, как охотники за привидениями: с такими рюкзаками, какие-то визоры... Эта змея с камерой.

Как колоноскопию делают... Вот...

В очень длинную трубу. Мы...

в курсе, что это такое.

(Давыдов смеётся) Коротко и понятным языком: я помогаю предпринимателям делать так, чтобы их компании росли быстрее, чем они могли бы расти без меня. Я нахожу компанию, которая, мне кажется, подаёт надежды, и дальше начинаю всячески помогать. Возможно, ей не будут нужны деньги в текущем моменте времени — я могу им помочь чем-то другим.

Но в большинстве случаев это инвестиции. Например, люди привлекают миллион долларов на то, чтобы доделать свой продукт, получить первую выручку, первые данные от клиентов.

И мы им эти деньги инвестируем.

Потом мы зарабатываем на том, что помогаем им эту всю компанию, которая подросла, продать, и, соответственно, навар распределяем. — Ты работаешь в инвестфонде... — Мхм.

— ...который ты организовал с партнёрами. — Да.

— Вы набрали туда денег.

— Да. Много миллионов долларов... или какое-то количество миллионов долларов.

Вы находите перспективные проекты, вкладываете туда... — Например, даёте $100 000 из расчёта на то, что 10% доли теперь ваши. — Да.

— И делаете всё, чтобы эти 10% стали стоить не $100 000, а $5 миллионов. — Да! Ровно так. — То есть это самым простым языком то, чем ты занимаешься? — Да.

(Дудь) Фазлыев? (Давыдов) Офигенный предприниматель, который сделал две хороших компании.

Ему за последний год несколько раз делали предложения о продаже компании. Он не говорит, сколько ему предлагали.

Оцени как эксперт: сколько может стоить его компания сейчас? Я... Я инсайдер.

Я инвестировал и в его компанию тоже.

Но это сотни миллионов долларов? Скорее всего, да. Охренеть. Ты можешь рассказать людям, которые не интегрированы в IT, не читают журнал Forbes, в паре предложений, чем занимается твоя компания? Интернет-магазины.

Мы даём возможность человеку завести самому интернет-магазин. Никому не платить деньги, а пойти и сделать самостоятельно. И бесплатно.

— Свой первый миллион ты заработал в 21, да? — Да. Если коротко, на чём? Интернет-магазины, но это были другие интернет-магазины. Ты мог пощупать этот миллион в 21 год? Или он был виртуальный, как у всех вас, айтишников? В 21 я не мог пощупать.

У меня есть одно из самых болезненных воспоминаний про то, что я сделал не так. В своё время компания-конкурент, которая, на самом деле, калифорнийская компания, из Лос-Анджелеса, они начинали с того, что консультировали по моему продукту, X-Cart, а потом начали свой, Magento. Так? — И это Magento разрослось до того, что они продались «Ибею» за $160 миллионов.

— Ёп! Вот когда они продались «Ибею» за $160 миллионов, на это время они были меньше меня. — Я сразу скажу: у меня нет $160 миллионов. — так? И по этому поводу у меня большая печаль.

А предлагали. Я не брал не только деньги — я не брал трубку.

У нас такая типичная история в те годы была: приходит в техподдержку обращение, говорят: «Мы хотим...» «Нам нужно поговорить с Русланом». «О чём?» «Мы хотим купить X-Cart». «Чтобы купить X-Cart, вам не нужно говорить с Русланом».

«Вам нужно пройти на сайт: ды, ды, ды, туда...» «Вы не поняли. Нам нужно купить X-Cart...

«...компанию». Но я с ними не разговаривал, потому что был молодой и глупый.

Я просто считал, что они не понимают, как это всё хозяйство работает, они не смогут его купить, они не...

Они же не будут работать какими-то чемоданами денег? (Дудь) Дороничев? (Давыдов) Офигенный и очень классный Дороничев. — Это он делал приложение для «Ютуба»? — Да, это он делал приложения для «Ютуба». Более того, Дороничев...

— Ещё раз.

Давай зафиксируем: русский чувак... — Да. ...делал приложение, которым мы пользуемся, когда не можем смотреть YouTube на большом экране? Да.

Точнее, мы чаще пользуемся им, чем большим экраном. — Ты из Медведково? — Да. — И ты директор по продуктам Google? — Да.

— Это та самая бесплатная еда! — Да.

Собак, кстати, тоже кормят.

— Да? — Да. У собаки есть бэджик.

Ей дают бэджик, чтобы ты приходил со своей собакой, чтобы ей не было скучно дома. — Да? — Ну понятно! Ты хочешь сидеть на работе подольше. У тебя там собака грустит.

А так у неё есть все условия, есть еда.

Это ещё один из крючочков, который бы приковывал людей к офису «Гугла»? Необязательно «приковывал», но создавал условия, чтобы тебе было комфортно и ты мог не думать о всякой другой херне. Ты пользуешься этим? Ну конечно! Я ем каждый день, да. Смотри.

Ты в форме.

Парень, который работает в пиар-службе, тоже в форме. Как вы решаете вопрос, когда просто столько жратвы, но при этом люди каким-то образом держатся? Слушай, есть такое понятие «Гугл-фифтин». Когда только приходишь в «Гугл», частенько набираешь 15 фунтов, ну, 7 килограмм.

У меня было точно так. И потом приходится решать вопрос формы...

активно. Ну вот спортзал — прямо здесь, прямо за фудтраками. Видишь следующее здание? Там все бегают и поднимают веса.

Как бы вот. По моим оценкам, примерно 98% — может быть, 99% — наёмных сотрудников в России увидят это и округлят глаза.

Они не понимают, для чего все эти бесплатные ништяки.

Объясни. Если ты хочешь создавать что-то необычное, что-то значительно большее, чем предсказуемое, тебе нужны какие-то необычные условия. Тебе нужно создавать условия, в которых люди могут фокусироваться на том, чтобы творить, придумывать, переходить рубежи какие-то и так далее.

И всё, что ты можешь для этого сделать, — это всё идёт на капитализацию твоей компании. Соответственно, уменьшая необходимость думать о всякой ерунде, ты увеличиваешь количество времени, которое люди могут думать о проблемах, которые они решают. А точно? Разве ты не расслабляешь людей? Ну, ты изначально нанимаешь таких людей, смысл жизни которых — что-то творить, создавать.

Им просто нужны условия. Почему я здесь? Просто мне очень нужно было делать то, что я делаю, и я нашёл себе лучшие условия, где я могу это делать, не волнуясь ни о чём другом.

Слушай, ну это просто неприлично! Очень даже прилично! Смотри... Идея такая.

Эти ребята, Сергей и Ларри, когда они стартовали эту компанию, они вдохновлялись своим факультетом, Стэнфордом. — Ты же там был? — Да. — Там тоже площадки.

То есть вся эта атмосфера — это атмосфера кампуса, атмосфера свободного обмена знаниями; ты не паришься, ты студент, ты пошёл поиграл в волейбол, почитал книжки, сделал какую-то лабораторную работу и так далее.

Оттуда прямым потоком студенты шли сюда и строили какие-то большие вещи.

Им создавались условия, которые максимально похожи на тот же самый Стэнфорд.

А второе, мне кажется, очень большое влияние оказал Burning Man. Это такой сумасшедший фестиваль, на который Сергей и Ларри ездили.

Например, бесплатные велики, бесплатная еда. Вся эта культура отдавать.

Типа, «мы отдаём как можно больше, все, и получится что-то классное». По сути, «от каждого по возможностям, каждому по потребностям». Чем больше ты отдаёшь, и если толпа людей делает то же самое, то в сумме получается что-то значительное.

(музыкальная заставка) Знаете, что самое сложное, когда монтируешь такие выпуски? Вспоминать, что на свете есть такая вещь как аэропорты, самолёты, перелёты и прочие вещи, которые позволяли тебе находиться не только дома, — пусть этот дом и любимый. Единственное что спасает, ребятки, — это вот этот диван и YouTube, который можно с этого дивана смотреть. Прямо сейчас про два YouTube-канала, которые помогают не сойти с ума в этот карантин.

Во-первых, это канал Arzamas. Многие снова будут ржать и говорить, что интернет мне провели только в 2020 году, но да, только в апреле этого года я посмотрел два великих ролика канала Arzamas: «Древний Рим за XX минут» и «Древняя Греция».

Это историческая лекция, какой она должна быть в 2020 году.

Ну и второй канал. Один из самых смешных мифов вокруг нашей творческой артели звучал так: «Дудь продюсирует канал “Нежный редактор”».

У канала «Нежный редактор» есть ОДИН продюсер, и зовут его Татьяна Мингалимова, прекрасная, нежная леди, которая долго работала у нас редактором, а потом стала делать своё. И это «своё» в последний год материализовалось в шоу «Подруги». (заставка шоу, выполненная ртом) Когда я слышу Танечку, которая честно признаётся, что у неё мало секса и она исследует это как проблему, в такие моменты я понимаю, что я просто пуританин, который стесняется слово «секс» произнести! Поэтому, девчонки...

Бизнес

(издаёт чмок) Артём! ...работаем! Эти и не только эти каналы с вот этого и только с этого дивана я буду смотреть на новом телевизоре, Philips 7303, который подогнали мне — кто? — мои кореша из «ЭЛЬДОРАДО»! (Дудь) Это ты?! Это... ТЫ?! Пока мы настраивали телек, мы вспомнили, что Серёги — тоже известные контентмейкеры и раньше они развлекались тем, что публиковали фильмы про роупджампинг. Как в 2012 году выглядел гроза всех русских кухонь Сергей Лынков? Вот это он? Вот это он?! (смеётся) Это, я думал, у меня голова большая! Серёнь! Вы реально прыгали? О-хре-неть! Те два канала я уже смотрю, а к этому приступлю уже конкретно на этом телевизоре.

В нём есть всё что нужно: полный функционал смарт-ТВ на базе операционной системы Android TV с быстрой навигацией, удобным интерфейсом и большим выбором приложений. Стильный дизайн. Изображение в формате 4K UHD.

Уникальная и очень полезная функция подсветки Ambilight. Её главный эффект — изображение на экране выглядит визуально больше.

А получается это за счёт того, что Ambilight заполняет пространство вокруг телевизора световым ореолом. Ещё эта опция очень актуальна вечером, если вы привыкли смотреть телевизор в темноте. Нагрузка на глаза ощутимо снижается.

А ещё тут есть специальный режим Lounge, когда Ambilight работает даже без видео, просто создавая настроение в комнате.

Под этим не диваном, а видео есть ссылка. Прыгаем по ссылке в описании и получаем 15%-ую скидку по промокоду «БУДЬВТЕМЕ15» на этот и другие телеки от Philips.

Ну а мои кореша из «Эльдорадо» бесплатно и бесконтактно доставят вам это домой, чтобы вы не скучали на карантине.

Держаться, ребятки! (музыкальная заставка) (дверной звонок) Фас! (звук шагов) (Дудь) Слушай, а если люди травму получают? (Дороничев) Так, ну сразу, короче, с лайебилитис* начали, да? Да! (Дороничев смеётся) Это же нефункционально! (Дудь) У чувака сломалась тачка, которая здесь рядом стоит. — Это чё, всё твой дом? — Всё мой дом.

Да. (Дудь) Так, мы в Сан-Франциско. — Трёхэтажный дом.

Твой. — Да. (Дудь) Слушай, но это же миллионы баксов.

Я купил его гораздо дешевле, чем он сейчас стоит, потому что я купил его в очень плохом состоянии. Я купил его за $2,5 миллиона. И отреставрировал? Да, реставрация была очень недешёвая тоже.

— Это ипотека? — Да. Я должен. В Америке если ты никому не должен, тебе никто не верит.

Ты должен кому-то быть должным.

Как чуваку из Медведково можно стать директором по продуктам всего «Гугла»? Для начала надо попробовать что-то сделать в Медведково.

Скорее всего, получится плохо. Потом надо захотеть сделать что-то опять и поехать куда-то из Медведково. Я ехал очень долго.

Я поехал из Медведково в Прагу, из Праги — в Дублин, из Дублина — в Лондон и потом сюда в конце концов.

Давай я помогу укоротить эту историю? — Смотри. Ты по образованию программист. — Да.

— И ты делал сайт Tapok.ru. — Да. Это вот во времена простых мобильных телефонов...

— ...чтобы мелодию «Бумера» себе установить, это нужно было делать через Tapok.ru. — Да. И тебе это много денег приносило.

Ну, не много денег, но сколько-то приносило.

Ты говорил, что каждый день мог по машине себе покупать.

Каждый день не мог. Раз в месяц — да. — Раз в месяц ты мог себе машину покупать.

— Да. По говёной.

— Что? — По говёной машине, да. — После этого ты уехал в Прагу.

— Да. Почему? Потому что я понял, что мне не от кого научиться сделать что-то по-настоящему большое. Мне хотелось...

Tapok.ru не сильно отличался от мобильного «Ютюба». Это был мобильный сервис, чтобы получать доступ к контенту — к тем же видео, к той же музыке.

Но на старых мобилах. На старых мобилах.

Но дело не в этом. Дело в том, что он весь...

Вся та же идея свелась к каким-то «Отправь СМС, получи...» — какому-то вот такому зарабатыванию достаточно небольших денег без большой идеи за ним.

И когда я увидел, что та же идея может в мировом масштабе играть значительную роль, в принципе, вообще в мироустройстве, когда я понял, что такие варианты возможны, я понял, что здесь, где я есть, этого не сделать. Я пересматривал недавно видео.

У нас кто-то приходил с видеокамерой в школу в 9 классе, спрашивал нас, чем мы хотим заниматься, а я какую-то модную книжку тогда прочитал и сказал, что я хочу делать бизнес-планы для компаний за деньги.

Я тогда не очень понимал, что это такое, но звучало очень круто. Я в итоге к этому пришёл. Я поработал в Cisco, это технологическая компания, потом поехал поучился в Шотландии, вернулся, и стал пытаться разные какие-то бизнесы организовать.

Потом я понял, что...

После какой-то очередной неудачи ко мне пришёл друг и говорит: «Слушай, вот у меня уже есть организованный». «Помоги мне денег привлечь, чтобы расшириться».

«У нас есть заказы».

«Нам нужны бабки, чтобы производить».

Я пошёл им помогать — написал им красивую презентацию — привлёк. Думаю: прикольно.

А они мне... Я ничего не просил, а они мне заплатили.

Заплатили мне денег сильно больше, чем моя была полугодовая зарплата. Я такой думаю: «Ничего себе! Чё я на работе-то работаю?» Продолжил этим в фоновом режиме заниматься и так познакомился с Сергеем Солониным. Меня познакомил папа моего одногруппника, к которому я пришёл за инвестициями.

— Он сказал: «Я в этой теме ничего не понимаю...» — Сергей Солонин из Qiwi? Да. «Вот есть», — говорит, — «Серёга.

Серёга умный.

Серёга про технологии. Иди к нему». Я прихожу: значит, такой, очень дорогой особняк на Петровском переулке, просто...

роскошь.

Картины висят дорогие. Какой-то, не знаю, $100 000 диван кожаный. Я не знаю, сколько он стоил, но выглядел для меня как-то невероятно.

А там сидит такой чувак, одетый в какие-то треники, в майке-алкоголичке, с такими очень грязными волосами, примерно как у меня сейчас, красными уже глазами человека, который не спал третьи сутки, что-то читает. Смотрит мою 15-страничную презентацию, просто вот так вот пролистывает, задаёт три вопроса в самые слабые места и говорит: «Полная хрень.

Уйди, переделай, вернись».

Я офигел. Думаю: «Ничего себе, какой умный мужик!» Пошёл переделал.

Вернулся. Он посмотрел, говорит: «Ну, лучше. Денег я не дам, но ты мне нравишься».

«Давай фонд сделаем». Я знал конечно, что такое фонды, как они работают, — у меня профильное образование.

Я думал, что мой путь до венчурного фонда займёт лет десять.

А занял вот так вот, случайность. И ты поехал в Прагу? Я поехал куда-то.

Для меня всё это была заграница. Я поехал за границу. Я поехал искать тусовку, от которой могу научиться.

Прага — это не то место. Подожди, а в чём идея была? Вот ты поехал: Карлов мост, пиво Staropramen... И, и...

что ты там делал? Там я потерял ту часть себя, которая для меня всегда была знакома. Это был просто способ вытащить себя за шкирку из среды. — А! То есть ты уехал в другое место ничего особенно не делать.

— Да. Нет, я уехал делать.

Я уехал учиться. Я уехал искать. Просто я ещё не знал, куда ехать.

У меня глобус москвича был: МКАД, за ним Сибирь, а потом — заграница. Приблизительно так. Я просто понятия не имел, чем Силиконовая долина отличает от Лондона, чем Лондон отличается от Праги.

Я просто поехал куда-то, чтобы сделать какой-то шаг. «Не знаешь, что делать, — сделай один шаг». И ты там учился? Нет.

Я туда приехал, попытался сделать бизнес. У меня не очень получилось. Я потерял все деньги, которые у меня были, по глупости, и остался в очень тяжёлом положении, и это очень стимулирует.

«Все деньги» — это сколько? У меня тогда было... Ну, на выезде я думал, что у меня было порядка $100 000.

Так. А как ты потерял? Я их неудачно вложил в России. — Во что? — В бизнес своего родственника...

...который там что-то «кручу-мучу», вот как-то не сложилось — вот это всё. — Ты говорил, что ты колбасные обрезки там ел? — Ел, да! А что такое колбасные обрезки? Ну это когда в супермаркете, знаешь, нарезают мясо, и остаются куски. Они, на самом деле, продают их.

Ну, можно прийти и спросить: «Есть у вас остатки, которые там... «куски колбасы с краёв которые».

Их продают очень дёшево.

Ну, если ты не можешь купить колбасу, ты можешь купить такие обрезки. Это гораздо дешевле.

У меня был бюджет 200 рублей в день тогда на семью из трёх человек.

— 300, ты говорил. — Ну или 300.

Да.

200 крон — 300 рублей, да. И как вы жили? Скромно.

Скромно, но с серьёзным детерминизмом. Очень так...

Знаешь, с целью. И как после Праги случился «Гугл»? Я написал письмо в «Гугл».

Я читал книжки и пытался понять. Я уехал, чтобы научиться. Я уехал, чтобы научиться, как строить большие продукты, как сделать что-то типа iTunes.

Тогда только появился iPod. И... Я стал читать много книг про фаундеров всяких больших компаний: Dell, Oracle, Microsoft — и прочитал книжку про «Гугл».

И меня просто взорвало. Я понял, что...

кто-то построил культуру, которую я хотел бы сам построить. Я понятия не имею, как её построить. И поскольку я хотел учиться, я понял, что учиться я хочу у этих людей.

Ну и, соответственно, написал им письмо. — Письмо? — Да. Написал письмо на jobs@google.com со словами типа: «Ребята, вы ничего не делаете для мобильных телефонов, «а мобильные телефоны — это будущее».

«Вот у меня в России уже все на мобильных телефонах». «Я знаю, как это сделать. Пожалуйста, возьмите меня к себе на работу, и я это сделаю».

И они мне не ответили.

Конечно. — Не ответили? — Не ответили. Через месяц не ответили, через два не ответили.

Я продолжал искать каких-то людей, какие-то выходы. В конце концов мне ответили.

Я ничего не нашёл.

Они просто сами ответили через несколько месяцев. — Как-то прямо неправдоподобно.

— Абсолютно! — Это всё равно что в Кремль написать. — Это было абсолютно неправдоподобно.

Интервью

Я не знаю ни одной такой другой истории. До сих пор мне кажется, что это очень странно, что так получилось. Но вот так сложились звёзды.

Почему они ответили, как ты думаешь? Я думаю, мне повезло. Я думаю, что в любом успехе есть значительная доля старания, много поражений и просто желание не сдаваться от поражений, а продолжать, но на самом деле, дальше есть какой-то элемент везения. Они мне позвонили, сказали после всех этих интервью: «Так, да, есть работа, но работа не в Праге».

«Работа в Дублине». К тому времени мне было уже совершенно всё равно.

На моём глобусе это всё было приблизительно одно место. Поэтому я поехал в Дублин.

Что за дырки вот это? Это земляные белки, «гоферы» называются. Их тут живёт невероятное количество.

Ну, тут природа. Ими питаются орлы, которые летают над нами, лисы, которые бегают, горные львы и койоты. — Ты просил кошака своего не выпускать.

Почему? — Да его сожрут! Его, ну, тут как бы кошка... Наших, слава богу, не ели.

У соседей, у знакомых кошки убегают и погибают только так.

Они же борзые, кошки, по своей природе. Они видят енота, они идут с ним сражаться. А енот может одной левой убить кошку.

Ну и покрупней звери. Койоты, в основном.

А как ты детей выпускаешь сюда? А детей они не будут атаковать! Горный лев... Тут за, по-моему, пять лет один ребёнок пострадал от горного льва. Ну просто детей не надо одних далеко отпускать.

К домам они не подходят. Если ты вместе с ребёнком, ребёнка надо взять на руки — тогда для животного ты кажешься одним большим чем-то. Кто здесь живёт помимо твоей семьи? Ну вот на верхнем этаже мы живём.

То есть моя семья, с детишками. На среднем этаже живут несколько предпринимателей, все русскоязычные ребята.

Очень хорошая такая компания, собранная.

Там живёт четыре человека.

На нижнем этаже живёт очень сборная компания. А ты им кров почему предоставляешь? Ну они снимают квартиру.

— А, они платят тебе деньги.

— Да. Со стороны это выглядит, как дом Эрлиха в «Кремниевой долине».

(Дороничев) (смеётся) Да, кстати! Чувак даёт приют стартаперам в обмен на 10% капитала от их стартапов.

Ты тоже 10% берёшь с пацанов? Нет. Я взял гораздо меньше.

Значит, в один из стартапов, который посередине, я инвестировал. Вот у Думика у меня есть какие-то акции.

Я был первым его инвестором в Chatfuel. Остальных — нет, нету. То есть ты просто приютил и приютил? Ну, нет, я дал ему денег на компанию, инвестировал в компанию, и при этом он мне платит за аренду.

Я из этих денег плачу, соответственно, ипотеку. Расскажи, что за два чувака сидят за нами с Серёгой. Два чувака — это, мне кажется, такие яркие примеры очень толковых, очень талантливых ребят из бывшего Советского Союза, из Белоруссии и России, которые живые примеры того, как можно в одиночку приехать, ничего не имея, и просто своим старанием, трудом, своим талантом построить многомиллионные компании здесь.

В одного вот так просто.

Всё случилось на моих глазах — что один, что второй.

Что Дима Думик, что Микита создали огромные компании с нуля, просто перед моими глазами. Я смотрел на них и думал: «Блин, чем же я занимаюсь в своей жизни?» Андрей последние два дня готовил меня, говорил: «У меня в доме живёт твой двойник».

Давай в камеру посмотрим. И теперь повернёмся в профиль. В целом действительно что-то общее есть! — И ты тоже 86 года.

— Да. — Но из Таганрога.

— Да. Окей. В целом жутковато смотреть.

Но окей, пусть зрители решат. Объясни максимально понятно, что такое чат-боты. Чат-боты — это...

Вот ты общаешься в «Мессенджере» с человеком — точно так же ты можешь общаться с бизнесом. Бизнес может...

Ты можешь задавать вопросы, просить помощи, поддержки. Бизнес, в свою очередь, может с тобой как-то коммуницировать, вовлекать, гифки слать, спрашивать: «Юрец, что тебе нравится?» «Ты едешь в Сан-Франциско, а у нас здесь ивент, приходи». Суперперсонализированная коммуникация.

— Но я подписаться должен? — Да.

И слато, сла... (сбивается с речи, болтает языком) — Слать он будет мне в «Фейсбук»? — Да. Не в «Телегу», не в..? Есть другие платформы, которые работают на «Телеге», на других мессенджерах.

— Вы только на «Фейсбуке»? — Да, да, да. Окей.

Так.

А в чём монетизация? Монетизация — бизнесы платят за возможность посылать сообщения. Чем больше пользователей ты хочешь вовлекать, тем больше ты платишь на ежемесячной основе. — Смотри, у вас клиенты: Uber...

— Да. — Coca Cola... — Да.

— И даже Golden State.

— Да. Смотри.

Допустим я тоже становлюсь клиентом. Сколько я должен платить? $15 чтобы начать.

До тысячи пользователей. Так. А максимальная цена? Максимальная не ограничена.

Ну, сейчас самые большие клиенты платят десятки тысяч долларов. — Десятки тысяч долларов? — Да, да. В месяц.

Так.

Какая у вас прибыль в месяц? Э-э... Не могу разглашать публично. Она измеряется сотнями тысяч долларов.

— Это именно прибыль? — Не, не, не.

Это ревенью. — Ага! — Но прибыль есть? — Да, да. Мы операционно окупаемы.

— Вы не продавались ещё никому? — Нет.

— Андрей говорит, что если вы кому-то продадитесь, то ты станешь мультимиллионером. — Есть такая вероятность. — Микита Микадо.

— Ага. (оба смеются) — Ты японец? — Не, я белорус. Я белорус.

Ты так мило об этом сказал! Ну мы, белорусы, очень милые... Ты так сказал, что хочется обнять тебя просто! (смеётся) «Я белорус»! А почему «Микадо»? — Когда мне было 19 лет, я приехал в первый раз в Америку.

— Так? По программе обмена студенческого.

Как она? Work and Travel USA. Значит, приехал я туда и поселился жить в доме у японца. И японец меня называл Микита, Макака, Микака, Микадо...

И в общем, последнее немножечко прижилось. — И появилась социальная сеть LinkedIn. — Да.

Ну а в социальной сети своё имя и фамилию настоящие — это было тогда страшновато. Я написал «Микита Микадо» и оптимизировал этот LinkedIn под определённые поисковые запросы.

«Разработка вебсайтов на Гавайях». Я тогда жил на Гавайях. Пошли ко мне запросы, пошёл бизнес.

Я уже бизнес-карточку сделал — Микита Микадо. Начал сделки закрывать, вебсайты эти продавать, делать. Ну и потом как-то оно пошло, пошло, пошло.

— Потому что моя фамилия просто непроизносима в Америке. — А какая? TSE-PLA-VU-K-HA-U. — Вот так.

— Это по-белорусски. А по-русски? Теплоухов. — А! Теплоухов? — Да, да.

А-а! Очень сложно! — Я думал, псевдонимы бывают только у поп-певцов. — Ну видишь! — И у программистов. — У программистов тоже бывают, да.

Офигеть! Чем занимается твой бизнес? — Документ когда-нибудь подписывал какой-нибудь? Контракт? — Да. Вот мы это делаем так, чтобы ты это мог подписать без бумаги и без курьеров, отправки документов и так далее.

— И это имело бы такую же юридическую силу, как будто я подписал бы так? — Да. — Реально? — Работает. Можешь проверить.

— То есть мы можем подписывать удалённо это? — Ну да. Важно... Стоит отметить, что это работает в США, в...

— ...странах, где... — Документооборот электронный? Не только документооборот электронный, но и есть закон об электронной подписи. — А-а! А в России его нет? — Он немножко другой.

На самом деле, я приехал в «Гугл» — мне никто не предложил работать над мобильными. Тогда это всё только начиналось. И какое-то время я поработал на каких-то других вещах.

Через два года приблизительно в Лондоне началась мобильная команда, которая делала мобильные приложения для всех продуктов.

— Какой это год? — Это 2008 год. — 2008 год? — Да. Тебе доверили что-то, потому что ты в России делал вот эту вот историю про мобильные.

Мне доверили что-то, потому что никто не думал, что это важно. Это, казалось, какая-то ерунда.

Ну вот слушай! Ну как? 2008 год! У всех уже всё равно есть мобилы! Неужели люди не понимали, что вот..? В этот момент ещё связь в голове у людей, что интернет будет такой штукой, которую ты носишь с собой, она ещё не образовалась.

Всем казалось, что интернет — это штука, которая: ты приходишь домой, включаешь компьютер, подключаешь по модему или по проводу. А мобильник — это так: позвонить, отправить сообщение.

Может быть, емейл отправить. Это было тогда верхом телекоммуникационной технологии. А то, что с мобильного телефона будут смотреть кино, не дай бог, или в игры играть по интернету — это казалось каким-то просто неправдоподобным будущим.

Ты рассказывал, что ты прямо просил, чтобы тебе доверили сделать мобильное приложение «Ютуба». Честно говоря, когда я пришёл в эту мобильную команду, все хорошие продукты уже были розданы каким-нибудь более умным людям.

То есть Gmail, сам Google-поиск уже кто-то делал. А оставались какие-то ненужные никому продукты. И YouTube был одной из таких вещей, которые...

Типа, он и так-то никому не нужен, в браузере, вроде как. Там одни собаки на скейтбордах и какая-то херня. Поэтому...

Ну, я новенький. Мне предложили несколько таких продуктов, не очень успешных, на выбор. Когда я услышал про YouTube...

Я просто знал, что «Тапок», который я делал в России, — это было приблизительно то же самое.

Я знал, что люди БУДУТ смотреть видео на телефонах, потому что у нас они их ПОКУПАЛИ. Люди из глубинки покупали видео с Крейзи Фрогом по СМС, чтобы просто показать: «Э, братан! Смотри! Видишь? Крейзи Фрог!» Это был первый проект — мобильное приложение, которое позволяет тебе управлять...

Ты выступаешь. Сзади тебя презентация.

Оно позволяет тебе управлять слайдами, записывает твой голос и транслирует его. — Ага! И этого не было до этого? — Не было. Неа.

— И это не взлетело? — Провалилось.

С треском. Так.

Дальше? Дальше я... Ну, мы подняли на это денег, венчурные деньги. — Которые не вернули? — Нет конечно.

Да. Проект не случился. Я понял, что денег нам больше никто не даст.

Вдудь

Я встретил своего партнёра, ну, СТО, с которым мы и эту компанию основали, текущую. Мы подумали, что, наверное, это последний шанс: либо мы попробуем что-то сделать, либо, может быть, я не создан для стартапов, и надо возвращаться к корпорациям.

Я позвонил родителям.

Я давно зарабатывал сам, а тут мне 25 лет, я звоню родителям, занимаю несколько тысяч долларов. Ну, типа, последний шанс.

И...

она взлетела. Это было мобильное приложение, «Мята». Мы понимали, что отступать некуда.

Нас было два человека. Мы делали всё сами: всё программировали, дизайн, продукт — и...

«Мята» — это штука, которая ленту формировала исходя из интересов? — Да, да. Это приложение...

— «Вконтаче»? — Да. Да. Так, а что значит «взлетело»? Вы на нём заработали? Да, мы заработали.

Взлетело — когда мы запустились в «Апп Сторе», мы вышли на вторую строчку «Апп Стора». За неделю у нас было 130 тысяч установок. И мы начали монетизироваться на рекламе.

Сколько вы на нём заработали? Мы продали его.

Мы продали русскую версию.

То есть у нас была русская версия. Мы решили делать глобальную версию, под мир. Русскую версию мы продали за небольшие деньги — несколько сотен тысяч долларов.

Глобальную версию мы начали пилить, и она не получалась. Здесь «Фейсбук».

У него свои правила, ограничения.

И тут выходит блог-пост у Паши Дурова, где он говорит: «Ребята, мы запускаем чат-ботов на платформе “Телеграм”».

Я звоню Тёме, говорю: «Тёма, просыпайся». У него ночь — он в Москве, я здесь.

«Тёма, просыпайся.

Это следующая большая волна.

Мы должны что-то сделать». Команда программистов должна сделать так, чтобы на экране появилась иконка с плеером «Ютуба». Сколько это лет? Как это выглядит? Ну...

как? Есть некие серверы «Ютюба», где есть видео, откуда они все шлются по интернету на какое-то устройство. Устройство должно быть достаточно мощное, чтобы их раскодировать, принимать по интернету. Скорость должна быть достаточно быстрая у канала соединения.

А потом это приложение должно работать на этом маленьком устройстве с маленьким процессором, принимать это видео, показывать тебе выбор из разных видео, менюшечки.

И самое главное — делать плеер, который декодирует и всё в реальном времени играет.

И в тот момент это была достаточно нетривиальная задача, потому что мы писали всё с нуля для тех ещё, старых телефонов. Первое приложение было для Nokia и для старых коммуникаторов Windows. Совершенно всё не работало, было чудовищно.

И я первый год думал: «Что я тут делаю?» «Скорее всего, не заработает». Когда ты понял, что заработает? Когда появился Android.

Первый Android, который мы запустили, на нём уже плеер заработал. И это была ещё одна удачная, но совершенно идиотская на тот момент ставка, потому что «Андроидов» был ноль, «Нокий» было миллионы.

На «Нокии» ничего не работало, а на «Андроиде» мы могли сделать, чтобы работало. А у меня было всего два или три инженера в тот момент.

И мы решили, что мы, пожалуй, сделаем такую рисковую ставку — все переключимся сначала на Android. Ну а затем и на iPhone.

И так всё получилось. Когда мы заработали свои первые 100 тысяч просмотров на мобильных телефонах, в тот момент уже на вебсайте youtube.com, естественно, были миллионы просмотров, мы в первый раз, всё в сумме люди наиграли 100 тысяч, мы пошли в бар. Я купил всем инженерам пиво.

Мы чё-то смеялись: вот, 100 тысяч, пиво, класс, а что же будет, когда будет миллион? Я говорю: «Чуваки, когда-нибудь мобильный YouTube будет больше, чем тот другой YouTube». «И когда это будет...» Мне мой инженерный партнёр говорит: «Когда это будет, ты нас отвезёшь на Гавайи». Я говорю: «Да.

Отвезу на Гавайи». Отвёз. Когда это случилось? В районе 2013-2014 года.

Сейчас бо́льшая часть людей смотрит YouTube в мобиле? Я тебе гарантирую, что бо́льшее количество людей, которые смотрят вот это видео нас сейчас с тобой, скорее всего, смотрят в приложении, которое я помог запустить. (музыкальная заставка) (уличные звуки) (приглушённые голоса) (ветер, проезжающие машины) (Давыдов) Геймдев — это гигантская индустрия. Так же как и кино.

Геймдев больше, чем кино. Люди, которые сидят в Брянске и рисуют 3D-анимацию для фильмов, или русские фрилансеры, которые сидят на Гоа и делают то же самое, они зарабатывают большие деньги, потому что это дорого стоит. Мы делаем контент для игр, кино, медиа, сериалов.

В первую очередь в Калифорнию, но у нас клиенты со всего мира. Офис у нас находится в Лос-Анджелесе, штаб-квартира. Производство — в России.

Но также мы делаем команды: Бразилия, Австралия, СНГ. У нас люди со всего мира, потому что сейчас уже нельзя сказать, что Call of Duty сделан в Америке. Он сделан вьетнамцами, индусами, русскими, украинцами, американцами, англичанами.

То же самое World of Tanks.

То же самое другие проекты. Это уже глобальные корпорации.

То же самое у нас — у нас люди со всего мира.

(Дудь) Условно говоря, кто-то делает компьютерную игру и вам заказывает какое-то количество графики, и платит бабки.

Мы помогаем большим компаниям делать контент вовремя, потому что игры становятся всё сложнее, всё крупнее.

И всё в офисе невозможно производить. Поэтому они делегируют графику и программирование талантам по всему миру. Мы в этом им сильно помогаем.

Смотри: а если, например, мы решаем, что «вДудю» нужна графика? Или, условно говоря, географические какие-то наши передвижения — мы хотим просто такую суперкарту про то, как мы — пшиу! — из Москвы сначала в Сан-Фране, потом в Долине и потом по деревням. Сколько это будет стоить у вас? Всё зависит от того, какое у тебя ТЗ. Если ты чётко определился, что ты хочешь, это одна сумма.

Но если ты такой: «Макс, давай по-другому. Слушай, вообще всё-всё надо переделать», — это третье.

Ну вот мы определились. Стоит от $10 000 до $100 000 такое.

Но всё зависит от того, можно ли это показывать, разрешишь ли ты выкладывать это у себя, плюс, приятно ли с тобой работать или нет. Плюс, мы хотим такого клиента, как Юра, себе в портфолио, поэтому можем тебе сделать просто за кружечку кофе.

Ты из Ульяновска. Как ты из Ульяновска оказался в Кремниевой долине? Я начинал работать с девятого класса.

Вначале с русскими, потом очень быстро переключился на американцев. — То есть с девятого класса я работаю уже с американцами. — Кем? Я начинал как дизайнер.

Я делал сайты, логотипы, приложения. Потом начал делать компьютерную графику.

Я делал графику для многих игр: Call of Duty, Fallout, World of Tanks. Я потихоньку рос: вначале художником, потом я стал главным художником, потом начал руководить людьми, потом открыл свою компанию. Для World of Tanks мы делали много танков, объекты окружения, бочки, самолёты — чего только мы ни делали.

А потом ты видишь это в игре, и миллионы людей покупают этот танк за реальные деньги — у тебя внутренний оргазм. Ты думаешь: «Блядь!» Как это выглядело? Ты в Ульяновске в своей квартире... — Хрущоба? — Да.

В Ульяновске. Как ты рисуешь? Что это? Планшет специальный для рисования? Я покупал планшет, да. Вначале у меня не было планшета.

У меня была одна мышка. Я рисовал — рисовал очень коряво — смотрел на работы других и не понимал: чё с моей рукой не так? Почему всё так кривовато? — А потом понял, что, оказывается, надо купить планшет за чуть ли не всю мою зарплату. — Так? Я накопил, мы скинулись с родителями, они меня сильно поддержали, купил планшет.

И пошло-поехало.

Оказывается, можно рисовать очень удобно с помощью компьютера.

Подожди, а у тебя есть какие-то художественные таланты? Или ты просто как ремесленник..? Я учился в «кульке». Это университет искусств в Ульяновске.

Я был очень плохим, на самом деле, студентом. Мне стыдно, потому что, вместо того чтобы рисовать живопись, понимать Айвазовского, я рисовал каких-то зомбаков, монстров, сисястых баб, потому что я вдохновлялся играми. Учителя мне ставили тройки.

Я приходил вечером, делал это всё, и американцы говорили: «Чувак, great! We love you!». И я такой: «Э-э, я отличник или троечник всё-таки? Кто я на самом деле?» В чём был мой большой плюс — я не спорил.

У нас очень большой, на мой взгляд, пока ещё в России недостаток в том, что мы считаем, что фидбэк, обратная связь, — это всегда хуёво. Я говорю: «Юра, тебе надо сменить джинсы», — и ты такой: «Пошёл на хрен, Макс!» Ну типа того, понимаешь? Как многие там ведут себя. А я такой: «Отличный фидбэк, спасибо».

Потому что я понимал, что я начинающий, а они разбираются лучше. Я не спорил. Я просто говорил: «Давайте сделаем так.

Или так. Или вот вам два варианта».

Потому что очень часто американцы очень сильно заняты, и они говорят: «Сделай нам танк для Call of Duty». Ты такой: «Окей. А где референс? Где фотки? Где чё?» Они говорят: «Разберись сам».

И по сути, наша задача — донести им так, чтобы они просто сказали: «Вариант А с этой гусеницей. Нужно завтра».

Всё. Мы должны домыслить до них иногда.

Частенько многие другие начинают говорить: «Так, где чёткое ТЗ? Я не могу без чёткого ТЗ». «Пришлите мне чёткое ТЗ!» Но часто у клиента нет времени на это. То есть инициативность и самостоятельность — это кайф? Инициативность, самостоятельность и возможность предугадывать, что нужно клиенту, и предлагать варианты — то, что, на мой взгляд, очень сильно помогает.

Когда ты не знаешь, что делать, сделай два варианта. А лучше — три.

Скажи: «То, как вы просили. То, как я думаю.

И вообще совершенно крейзи вариант другой». Клиент это оценит. — (Дудь) Это вся Долина? Она и есть? — (Давыдов) Да.

Это вся Кремниевая долина. Ровно все её границы тут видно. (Дудь) Пало-Альто, Маунтин-Вью.

(Давыдов) Оттуда, начиная с Сан-Хосе...

Сан-Хосе — это откуда долина началась.

Там начинались полупроводниковые компании. Fairchild Semiconductor, которые получали гранты американской оборонки.

На них делали первые компьютеры исключительно для NASA.

И там начала теплиться жизнь. Выпускники Стэнфорда наконец-то поняли, куда им идти, где много зарабатывать.

Всё началось в 50-е. Началось всё со Стэнфорда и очень либеральных понятий тогдашнего руководителя университета, который начал спонсировать своих бывших студентов и давать им офис, какое-то помещение под офис и, в принципе, начал вот эту идею венчурного капитализма, по сути. Так родился Hewlett-Packard.

Сама идея «мы будем растить таланты «и будем в них верить настолько, «что будем давать им деньги, чтобы они попробовали что-то стартануть «в этой новой тогда, ещё вообще неизвестной теме «полупроводников, процессоров и так далее» — она началась со Стэнфорда. Потом сюда приехал создатель транзистора, который создал такую компанию, и она была достаточно деспотичной, ну, он был достаточно деспотичный гений, и в результате от него ушло восемь человек самых ключевых инженеров.

Вот эти восемь ключевых инженеров, их назвали предательской восьмёркой, «traitorous eight», которые, на самом деле, создали второй очень важный элемент Долины — вот эту текучесть идей, толерантность к тому, что люди могут взять и уйти из твоей компании, стартануть свою компанию, и это окей. Они все ушли, и потом они в результате основали все самые ключевые компании: Intel, AMD и так далее — они все были так или иначе связаны с этими восемью чуваками. Тут Стэнфорд.

По сути, это колыбель Кремниевой долины.

И отсюда есть основатели «Гугла», топ-менеджеры «Фейсбука», «Майкрософта», Electronic Arts, LinkedIn. Все они учились здесь или по крайней мере поступили сюда.

— (Дудь) И не все закончили? — (Михеенко) Далеко не все закончили. Я сейчас попробую историю появления Стэнфорда уложить максимально коротко. Был очень богатый человек, который обогатился на железной дороге.

У него умер 15-летний сын от тифа.

И в его честь он решил создать университет.

А это правда, что вот тогда, 150 лет назад, создать университет в память о ком-то — это решение, которое вызывало вопросы у окружающих? Действительно вызывало. Но вызывало не из-за того, что в память о ком-то, а вызывало потому, что Калифорния тогда — это были задворки мира. И идея того, чтобы в Калифорнии можно было бы создать что-то разумное, — это было сложно кому-то представить.

Более того, уже был университет в Калифорнии. На другой стороне Сан-Францисского залива был университет, который и сейчас является одним из самых выдающихся университетов Америки, — университет Беркли.

И это был государственный университет. И я думаю, что над Стэнфордом очень многие смеялись, что он пытается создать нечто, что будет конкурировать с Беркли. И вообще зачем Калифорнии нужен второй университет? Как много изменилось за 150 лет! Изменилось очень много.

Кремниевая долина

На самом деле, даже не за 150 лет, а возможно, за... меньшее количество лет.

Потому что ещё, наверное, к началу Второй Мировой войны вряд ли серьёзные университеты на восточном побережье — Гарвард, Йейл, Принстон — думали про Стэнфорд как своего конкурента. И вдруг всё внезапно изменилось буквально за 15-20 лет. Главный гараж Долины это не гараж Джобса и Возняка, это гараж Hewlett-Packard.

Да. С него всё началось. С него началась вся эта культура.

То есть... Hewlett-Packard был первой такой историей, которую Стэнфорд проспонсировал, и в этом гараже родились зёрна культуры этой Долины, которые, собственно, потом все компании начинались в гараже, включая Google, который начался в гараже Сюзан Вайчовски, которая, собственно, теперь CEO «Ютюба».

(издаёт чмок) Наша королева! — Что это такое? — Это кампус Стэнфордской бизнес-школы. Вы произносили такое слово, как «гараж стартапов».

Мхм. Стартап-гараж. — Что там происходит? — Или Стэнфордская венчурная студия.

Очень интересная история, потому что лет 5 или 6 тому назад мы решили открыть то, что мы назвали Стартап-гаражом, чтобы в течение одного семестра, или квартала, в Стэнфорде обучение идёт по квартальной системе, по четвертной системе, в течение одной четверти наши студенты в бизнес-школе научились ручками, каким образом быть предпринимателями.

То есть у них в течение четверти получалась возможность собраться небольшими коллективами, организовать свой собственный стартап, обсуждать разные идеи, где они получают помощь наших выпускников, ангел-инвесторов, венчурных капиталистов, профессоров и тому подобное. И это была изначально идея не для того, чтобы эти стартапы потом стали реальными стартапами, а эта идея была, чтобы студенты первого или второго годов обучения имели возможность пощупать и почувствовать, и получить некие навыки, каким образом стать антрепренёрами. Когда мы начинали, мы думали, что это исключительно учебный процесс.

Это как один дополнительный курс. У нас очень много потрясающих, интересных курсов. Но за 5-6 лет всё изменилось, потому что оказалось, что теперь достаточно студентам в течение одной четверти собраться вместе из бизнес-школы, из школы инжиниринга, из медицинской школы, какую-то создать интересную идею, проработать буквально без получения каких либо денег, какого-либо финансирования и получения никакой помощи от Стэнфордского университета в течение одной четверти, и в нетривиальном числе случаев это приведёт к реальному стартапу.

И уже есть фирмы, которые вышли из этого Стартап-гаража. И они реально зарабатывают деньги? Они реально уже подняли очень серьёзные деньги от серьёзных венчурных капиталистов, и отдельные из них уже стоят миллиарды долларов. (мужчина) Ничего себе! — (Дудь) Привет! Привет! — Привет! Толик.

— Толик, а чё ты тут делаешь? — Я? — Чек? Всё? От инвесторов? — Да, да! — (Дудь) О-о, пацаны! — Да. — А что это такое? — Это чек на самом деле на страховку медицинскую моей жены. — Да? — Да.

Бешеные бабки стоит. Я делал тут PhD в Стэнфорде. А откуда ты? — Я из Краснодара.

— Так? Я долго прожил в Москве, потом уехал в Норвегию, потом вернулся в Москву, потом забил и уехал сюда. (Михеенко) Ты тоже айтишник? Короче, я кофаундер как обычно здесь, как всегда. Но в целом я делаю...

Я занимался очень долго геологоразведкой. Ага? И я делаю такой комбинейшен артифишл...

искусственный интеллект в геологии. А зачем искусственный интеллект в геологии? Ну, например, компьютер-вижн, то что сейчас есть в autonomous cars, машинки ездят и распознают: деревце, пешеход, ещё что-нибудь. А вот под землёй, мы не знаем, что происходит, вообще.

У нас нет какого-то такого сканера. У меня есть какая-то информация, которую мы можем получить из источников... Ничего не запуская туда? Не, не! Есть, условно говоря, какая-то акустическая информация, сканер, но он не даёт нам тру-информацию.

То есть это не universal truth, это не настоящая информация. Ну и некоторыми способами можно понять, используя искусственный интеллект и компьютер-вижн, что на самом деле происходит под землёй — ну условно говоря.

Чувак, которого мы встретили в Стэнфорде. Ты его знаешь? Да.

Это друг моего брата, который его примером вдохновился и тоже переехал, они рядом живут. И он будет делать стартап на почве геологии? Я надеюсь, что у него получится, да. Вот это, видишь, самая классная штука: ты приезжаешь с совершенно разными бэкграундами, ты приезжаешь из совершенно разных мест, но ты заражаешься вот этим духом предпринимательства.

Очень легко быть в среде, где тебе кажется: «Ну какой из меня-то предприниматель? Это надо или быть сыном кого-то, «или надо быть сумасшедшим каким-то отморозком».

Ну, я так думал про себя в Медведково у себя. «Ну как? Ну куда мне? Какое предпринимательство?» А сюда люди приезжают, и эти условия...

это настолько естественно, что каждый водитель «Убера» на самом деле параллельно предприниматель. Или продавец в супермаркете.

А что предпринимательство даёт обществу? Ну то есть чем это лучше, чем просто работать на государство? Предпринимательство даёт обществу устойчивость. Экономика, на мой взгляд, должна быть, как гроздь винограда: то есть много маленьких отдельных сладких ягод, которые в целом дают такой большой плод.

Когда у тебя экономика, как один большой арбуз, если ты его уронишь, то ну и пипец всему арбузу. А когда у тебя экономика, как гроздь винограда, то у тебя есть естественный отбор и конкуренция, у тебя есть большое количество разных идей, которые тестируются параллельно.

У тебя есть вот эта текучесть и адаптивность, которая позволяет в резко меняющихся условиях обществу быстро реагировать. Не было интернета — была одна экономика. Появился интернет, бац — и куча мировых бизнесов порушилось, таких глобальных, монстроидальных.

При этом огромное количество... В обществе, где предпринимательство — это норма, мгновенно на их место пришло огромное количество новой крови, новых компаний, которые через некоторое время стали фейсбуками, гуглами и другими многомиллиардными корпорациями в мире, в котором...

В 92 году никого из них в помине не было, и они были невозможны. (Дудь) Здесь учится с этого года Даша Навальная! (Михеенко) Я читал в новостях.

К сожалению, я её не видел. Здесь много учится русских. Очень много китайцев, индусов.

Да, они получают здесь образование. Они становятся частью общества и понимают это. У нас очень много клиентов здесь, и они показывают, что такое Стэнфорд.

Это же дух предпринимательства! То есть дело ни в каких знаниях даже. В МГУ не хуже.

Здесь именно показывают то, как ты можешь открыть завтра свой стартап, подойти к своему же декану или профессору, и он даст тебе $5 миллионов на первый раунд инвестирования.

У нас есть друг Тони. Он поучился здесь.

Он сделал свой стартап по обучению детей программированию. Первый его инвестор — это его же как раз преподаватель по математике. — А взлетел стартап? — Да.

И преподаватель окэшился миллионами? Пока он не вышел на IPO. Он пока не окэшился, но в акциях он очень сильно уже выиграл.

Потому что они получили второй раунд инвестирования, и преподаватель Стэнфорда... А они просто отщипывают от своей зарплаты? — Ну типа свои сбережения. — Свои сбережения либо то, что они заработали на других стартапах.

То есть я очень хотел бы, чтобы я в Ульяновске подошёл к своему декану и сказал: «Валерий Николаевич, можно выделить пару миллиончиков? У меня тут проект мечты». К сожалению, там это пока невозможно. Если вы, например, профессор Стэнфордского университета или вы студент, или же вы сотрудник университета и у вас появляется идея, то университет даёт вам такую возможность эту идею продвигать, эту идею вынести за рамки университета и эту идею потом коммерциализировать.

Университет оказывает немалую помощь — как формальную, так и неформальную.

Например, с помощью огромного количества выпускников университета, которые помогают вам эту идею развить, помогают советом, помогают финансами. Но главное — что в университете существует культура и понимание, что это очень приветствуется. И таким образом очень немалое количество, например, профессоров Стэнфордского университета, у которых свои собственные стартапы.

Ну, они инвесторы? Нет, нет! Они основатели стартапов! — А-а! — Они именно основатели стартапов. Я вам приведу конкретный пример. Был один профессор Стэнфордского университета, который был специалист по биохимии.

И у него была некая идея в его лаборатории, где он придумал искусственное мясо. И наверное, если бы, возможно, он был профессором где-то ещё, то эта идея бы и умерла как коммерческая аппликация. Но используя свои контакты, используя Стэнфордский университет, он стал сооснователем стартапа, поднял немалые венчурные деньги, и сейчас это одна из самых удачных компаний, которая называется Impossible Foods.

А он продолжает работать профессором? Он много лет продолжал работать профессором. Сейчас он, по-моему, ушёл с этой позиции и стал полностью работать в стартапе, который теперь многомиллиардная компания.

Но есть и другие примеры, где люди продолжают работать профессором.

Например, другая моя коллега, Дафна Коллер, профессор компьютерных наук, которая основатель очень известного образовательного стартапа Coursera.

Она работает профессором Стэнфордского университета. На учёбу я ничего не трачу. Я трачу на то, чтобы здесь жить, потому что здесь, сука, дорого.

А почему? Как ты бесплатно учишься? Спешл тэлент? Нет. Стэнфорд спонсирует очень много людей, которые просто приезжают и учатся бесплатно.

Здесь тюишн бесплатный, хаузин элауэнс*... В обмен на что? Что ты..? В обмен на то, что я делаю здесь рисёрч.

То есть я работаю ещё на рисёрч эсистэнт позишн.

Слушай, в обмен на то, что Стэнфорд...

— Стэнфорд сами себя называют «фарм», ферма.

— Ага? То есть они как говорят? «Вы, чуваки, сюда приезжайте. И вы как росточки такие».

«Мы вас высаживаем, поливаем и прививаем вам какие-то ценности».

«Разные ценности». «Культурные, социальные». «А потом вы разъезжаетесь по своим местам, «и так или иначе другие люди перенимают эти ценности от вас».

То есть это своего рода миссионерство какое-то. — Или мягкая сила.

— Отлично, да. Это софт пауэр. Зачем Стэнфордскому университету поддерживать предпринимательство? Стэнфордский университет берёт процент от участия в капитале? Это очень хороший вопрос.

Два вопроса на самом деле: зачем и берёт ли? Берёт ли зависит от того, насколько сильно использованы ресурсы Стэнфордского университета. Я вам приведу два примера.

Когда в 90-е было создано два стартапа в интернете: Google и Yahoo! И Google, и Yahoo! были созданы студентами Стэнфордского университета. Основатели «Гугла» использовали достаточно сильно университетские ресурсы. И Стэнфорд пришёл к заключению, что постольку поскольку эта поисковая система была разработана в Стэнфорде, то эта технология как бы принадлежит Стэнфордскому университету.

И Google выкупил технологию у Стэнфорда. Поэтому Стэнфорду принадлежал в какой-то момент нетривиальный пакет акций «Гугла».

С Yahoo! тоже был студент Стэнфорда, но он использовал стэнфордские ресурсы типа ночного времени и тому подобное, Джерри Янг, и поэтому, насколько я знаю эту историю, Стэнфордский университет пришёл к выводу, что стэнфордские ресурсы не были использованы и поэтому он не участвовал в акциях Yahoo! Тогда вопрос: зачем университету это? Зачем университету? По нескольким причинам.

Первое — потому что это очень естественный баланс, потому что очень многим учёным интересно приложение своих знаний. Это очень важно. Потому что во многих европейских университетах отношение к предпринимательству в университете совершенно другое: там профессор, типа, на высокой горе сидит, думает и что-то такое великое создаёт, а кто-то другой внизу горы бегает и пытается всё это приложить.

Здесь совершенно другое к этому отношение. Это первое.

Второе — мы с вами говорили про взаимосвязь научного процесса и учебного процесса. Это очень важно, потому что во всех этих примерах, которые я привёл, очень часто студенты также участвуют в этих практических приложениях новых научных знаний.

В реальности, естественно, бо́льшая часть наших студентов не становится профессорами. — Бо́льшая часть после окончания идут в так называемый «реальный мир». — Да.

И когда они учатся прикладывать эти знания, которые они здесь получают, напрямую, на интересных практических проектах, то они с гораздо большей ответственностью и с гораздо большим успехом могут потом работать в реальном мире. Ну и чисто коммерческая история — если ты вдруг станешь миллионером, ты будешь донатить им как выпускник. Слушай, абсолютно верно.

Плюс к тому, очень много стэнфордских выпускников — какие-то там VP каких-то очень крупных компаний.

Они херову тучу денег донатят на исследовательские группы, на их содержание... — И в том числе на тебя. — Да, абсолютно верно.

— Блин! А знаете, сколько они собрали в прошлом году... ну, каждый год они собирают? — Ты слышал цифру? — Кто? — Стэнфорд. — От выпускников.

— Нет. — Один миллиард баксов! — Обалдеть! Я пытался представить эти бабки и просто охренел! Важная вещь про студентов, вот просто 18-летних ребят, которые сюда поступают.

Мы выбираем факультет раз и навсегда. Ну то есть ты выбрал журфак МГУ или экономфак МГУ — ты этому учишься все 5 лет.

Здесь не так. Абсолютно справедливо. Это одно из самых больших различий между российским образованием и американским образованием.

Я поступил в Московский университет в 90-е годы на экономический факультет. Мне было 18 лет. Я не уверен, что в 18 лет люди могут чётко дать себе отчёт, чем они точно хотят заниматься всю свою жизнь: биологией, математикой, экономикой и тому подобное.

Здесь совершенно другой подход. Вы не поступаете на какой-то конкретный департамент или факультет.

Здесь такого понятия, как факультет, вообще говоря нет. Вы поступаете в Стэнфордский университет.

Первые два года вы занимаетесь чем хотите. Естественно, у вас есть ограничения: вы должны взять столько-то курсов, вы должны проделать такую-то работу.

Наверное, у вас возникают какие-то интересы.

Безумное количество людей, которые, например, начинают заниматься философией, потом переходят на компьютерные науки, которые начинают заниматься физикой, потом переходят на биологию — и тому подобное. И только обычно к третьему году от вас требуют, чтобы вы выбрали вашу специализацию. Но опять же, специализацию, которая здесь называется «ме́йдже».

«Мейдже», мажор. Это не означает, что вы занимаетесь только этим.

Это означает, что у вас определённое количество предметов, а также ваш бакалаврский тезис будет по этой теме.

На самом деле, в Америке существует такое понятие, как «майнор», минор. То есть у многих студентов есть мажор и минор.

Это означает, что у вас есть основная специализация, а кроме этого может быть побочная специализация. И эти две специализации могут ничего общего друг с другом не иметь.

Например, у вас могут быть компьютерные науки и экономика. У вас может быть физика и музыка. — У вас может быть инжиниринг...

— И маркетинг? Маркетинг как бакалавр вы не можете получить, есть ограничения по специальностям. Но, например, инжиниринг и биология. (музыкальная заставка) Силиконовая долина или Кремниевая долина? Я за силикон! Не, вообще я против силикона, но в этом контексте за.

Но... А почему? Правильно же «Кремниевая»! Я так привык! Ну то есть... Ну оно «силикон вэлли».

Неважно! Оно же всё равно не про кремний и не про титьки. Это просто слово. В детстве я думал, что это Силиконовая долина.

Долина

Я мечтал попасть в Силиконовую — попал в Кремниевую в итоге. Почему «Кремниевая»? По-английски «силикон» равно «кремень».

Но как-то так получилось, что «Силиконовая» говорит половина людей в России. Когда ты слышишь «Силиконовая», ты понимаешь, что это неправильно? Мой внутренний отличник по русскому языку постоянно говорит: «Бля, чуваки! Она “Кремниевая”!» А потом мой троечник-маркетолог говорит: «“Силиконовая” звучит пиздатей, чуваки!» (Дудь смеётся) «Мой внутренний отличник».

Это здорово. Он тоже мне часто проблемы доставляет. — Правильный перевод — «Кремниевая».

— Ага? Вот. «Силиконовая»... — Можно? — Можно.

— Или по-колхозному? По-колхозному, да. Да. «Кремниевая» конечно же! Кремний.

То есть тот, кто говорит «Силиконовая», сразу же колхоз выдаёт? Ну потому что это не силикон. Это кремний. Что такое силикон? А как силикон по-английски? Ну, он так же будет.

Слово «силикон» — это транслитерация английского silicon, который кремний. (музыкальная заставка) Смотри, вот это центральное здание, да? Центральное здание — вот то. Но да, это всё центральный кампус тут.

То есть отсюда начиная... Вот это первое большое здание Сергея Брина и его друзей? Да.

У них изначально был кабинет вот в этом здании, где происходили все такие большие решения.

А где, в каком кабинете они YouTube покупали, как ты думаешь? Я уверен, что вот там, в Маракеше, вот в этом здании. Там есть большая такая переговорка, где все решения принимались. Слушай, я недавно освежил, что...

Я помню как сейчас, я тогда ещё работал в журнале PROспорт, и один мой коллега пришёл и сказал: «YouTube купили!» (Дороничев смеётся) Это историческая сделка! Миллиард с лишним заплатили за компанию! Ты понимаешь, что сейчас, когда миллиард уже не деньги в таких компаниях, это выглядит прям забавно, да? Вот здесь появится, во сколько эксперты оценивают стоимость «Ютуба» сейчас. Я на память просто не помню.

Ну там какие-то миллиарды.

В Долине я пять лет. До этого я общался с американцами через Skype, через почту более десяти лет. То есть я вначале понимал их по тексту.

Я эксперт в написании английского текста был. Когда я приехал в первый раз в Долину, я не понимал ни одного слова кроме «хеллоу» и «гив ми мани», понимаешь? Потом ты начинаешь понимать, что обучали в университете, в школе английский и калифорнийский английский — это совершенно разные вещи.

Техасский английский — это другой. Когда люди говорят здесь: «Great! We love it! Fantastic!» — на самом деле что они имеют в виду, нельзя просто перевести через Google Translate. Надо чувствовать, читать между строк.

Потому что вначале, когда я приехал, я показывал своё портфолио всем, я был окей художником как раз, все говорили: «Great! Amazing!» У меня было ощущение, что в России меня недооценивают, знаешь? Потому что мы, русские, говорим: «Пойдёт.

Вот это — хуйня.

Это переделать. А так — с компотом норм».

В Америке все: «Great! Amazing! We love you!» Я такой: «Блядь, всё! Я остаюсь здесь!» А потом я смотрю, что такое же они говорят и Джону из Алабамы, и Хану из Индии...

И я такой: «Блин! Что-то я, видимо, делаю не так!» Вообще англосаксонская культура общения, она намного менее прямая. То есть когда наступает...

С разбегу российские разработчики налетают головой на стеклянную дверь лицемерия, как они считают. На самом деле нет.

Это просто люди воспитаны так. Они считают, что говорить людям, что их работа — фигня, — это верх невоспитанности, это хуже, чем человеку кинуть какашкой в лицо.

Лучше реально кинуть какашкой человеку в лицо, чем обосрать его работу. А для наших это нормально. У нас типа: «Чувак, ты делаешь полную херню».

«Она вообще не взлетит. Зачем ты этим занимаешься?» Это для нас нормально.

А для американцев, для англичан это прям верх оскорбления. Поэтому они тебе будут говорить: «This is amazing».

Когда человек русский отвечает на вопрос «как у тебя дела?» — «нормально», это означает, что его дела неплохо, хорошо. Просто я не хочу говорить «хорошо», чтобы чего не подумали.

Только очень близким знакомым я могу сказать: «Слушай, дела у меня реально хорошо!» Или наоборот: «Дела у меня прям отвратительно». А американцы всем будут говорить, типа: «У меня дела absolutely amazing», — даже если он стоит и у него кровоподтёки на лице свежие от того, что с ним произошло всё, что только могло произойти за утро, он всё равно скажет: «Amazing!» Если у него дела очень плохо, он скажет «amazing» недовольным тоном. Нам вчера рассказали, что здесь в школе с третьего или с пятого класса преподают сторителлинг.

— И здесь реально ученики начальных классов уже умеют делать презентации. — Да. Врали или нет? Вот это как раз правда.

И на самом деле, это ещё одно большое отличие, которого нашим ребятам очень не хватает, в принципе чтобы быть успешными в таких глобальных местах, — это умение эффективно коммуницировать.

То есть в России, я по себе знаю просто, коммуникация гораздо более прямая и воспринимается здесь как, ну, такая, жёсткая, грубая.

То есть люди не пытаются обтекать углы, не пытаются формулировать аккуратненько.

Они такие: ду-ду-ду-ду-ду! И очень часто их просто не слышат, ну просто потому что «воу»! Детей здесь...

Я долго рылся: почему же так? Потому что нас этому не учат. Нас в принципе в школе не учат презентовать себя, доносить идею эффективно, спорить аргументированно, но негрубо. Этому не учат.

То есть ты очень хорошо умеешь разбираться во дворе с хулиганами, ты знаешь, как отвечать на вопрос, типа, «ты кто?!» А вот как питчнуть какую-нибудь идею стартапа, тебя не учат. Да, у меня вот история, отличный пример.

Я был очень удивлён. У меня дочка здесь учится с детства.

Ей было, наверно, 8 лет или 9. Восемь.

Короче, она приходит из школы домой.

Я понятия не имел, что она умеет даже на компьютере что-то делать.

Она приходит из школы домой и говорит: «Слушайте, родители! Мне надо компьютер к экрану подключить». «У меня презентация». Мы такие: «Чего? Какая презентация?» Она подключает компьютер.

Слайды.

У неё идеально структурированный, явно по технологии, выверенный питч на тему «Нам нужна кошка». И она начинает: «Нам нужна кошка». «Вот такие-то проблемы.

Ночью мне очень холодно и одиноко спать».

«И поэтому я просыпаюсь невыспатая и плохо учусь».

«Нам нужна кошка».

«Потому что если у нас будет кошка, я научусь ответственности и заботе о маленьком существе». Ду-ду-ду-ду-ду.

Короче говоря, она за пять минут питчнула мне кошку. — Я вообще был жутко против животных. — Как коварно! И теперь у меня есть кошка! (смеётся) Первый раз когда я приземлился в аэропорту Сан-Франциско, мы с моим партнёром пошли снимать машину.

И пришли в киоск, где продавец нам рассказывал про страховку, сколько это будет стоить и так далее, и так далее. И спросил нас: «Что вы делаете? Чего вы сюда приехали?» Мы говорим: «Мы программисты из Белоруссии.

Приехали, чтобы показать миру свой стартап». Он говорит: «Ребята! Вы программисты? У меня есть такая сумасшедшая идея!» Начинает нам рассказывать про свою суперидею. Мы это называем «питчить».

Питчит свой стартап. И нас прямо накрывает.

Если продавец в киоске, который продаёт аренду машин, носит в себе какую-то идею стартапа и пытается её пропитчить, то, чёрт возьми, действительно, это место, оно прямо вот пропитано идеями, активными людьми и мечтателями.

Для того, чтобы у тебя было максимально много информации, тебе нужно поддерживать социальные связи, нетворк, со всеми, всеми, всеми людьми.

Пока это одно из главных наших впечатлений от Долины — что здесь люди, даже когда стоят в очереди в ресторан, ну, на то, чтобы столика дождаться, они начинают друг с другом болтать, понимая, что вот этот вот смолток в очереди, этот маленький разговор в очереди, он может помочь им потом. Он может наладить им нетворк. Но это так цинично! Слушай, ну, смолток — это просто воспитание.

Это скорее не потому, что он может помочь. У них нет цели зацепить человека.

Но да, я согласен с тем, что народ здесь постоянно пытается с кем-то полезным познакомиться. Это цинично? Я не считаю, что это цинично, потому что людям всем везде друг от друга что-нибудь да надо.

Можно в Москве знакомиться с людьми, потому что тебе нужно с ними сделать контракт какой-нибудь или надеяться, что тебя как-то продвинут, помогут. Здесь народ об этом честно говорит. Но здесь выстраивать эти отношения намного дольше и сложнее, чем в Москве, В Москве можно встретиться на 40 минут, попить кофе и подписать контракт условно — ДОГОВОРИТЬСЯ подписать контракт за один ужин.

Я думаю, многие так делали. Здесь в большинстве случаев тебе надо с человеком лет пять быть в одной среде, быть рядом, водить детей в одну школу, ходить играть в одном гольф-клубе, ходить на какой-нибудь кружок по вышиванию, и потом ты такой: «Джон, слушай, а чем ты вообще занимаешься на работе?» — Хотя ты знаешь, чем он занимается.

— Конечно.

Охх! Есть такая штука, как UberPool, когда ты вызываешь себе такси, но едешь не один, а кто-то по пути к тебе присоединяется — это способ сэкономить денег.

Ну, условно обычный Uber стоит $10, UberPool стоит $5.

— А, он собирает просто? — Да, по пути. Ты дольше едешь, это неудобно, кто-то в машине появляется или ещё что-то.

В общем, я вызываю этот UberPool. Денег тогда не было вообще, выживали как могли.

Я плачу свои $5. Тут подсаживается чувак.

Тоже, соответственно, UberPool. Мы начинаем говорить. «Чё ты делаешь?» «Я предприниматель».

«Мы предприниматели». Через 10 минут мы уже обсуждаем план захвата мира.

Но при этом оба чувака не могут заплатить $10 за поездку в одиночестве. — А водила оборачивается и предлагает инвестиции или что-то ещё? — Да, да, да.

Он предлагает возить нас бесплатно. — То есть здесь все этим одержимы? — Да, да.

Ну это как Голливуд для индустрии энтертейнмента. Но это прям болезненно всё? — «Болезненно» — в смысле? — Ну то что все одержимы. С одной стороны.

С другой стороны, такая концентрация контекста единого заставляет всех думать в одну сторону. Это то, что рождает вот эти идеи на стыке.

Только в этом контексте все постоянно об этом думают. Ты ходишь и не можешь об этом не думать. Поэтому, мне кажется, на стыке таких вещей и появляются идеи.

Поэтому Долина такая топовая и перформит...

Поэтому невозможно воссоздать Долину. Такую плотность контекста скопировать невозможно.

Неделя здесь, в этих кафешках, стоит гораздо больше, чем месяц или год в Москве Four Seasons с кофем, потому что здесь ты будешь впитывать это всё. Ну а как это технически? Смотри, ты сидишь за столиками вон там вот в блинной, да? И что? Туда может кто-то зайти к тебе полезный? В Пало-Альто 74 тысячи человек, из них где-то половина — айтишники. Сейчас мы с тобой шли здесь, в «Старбаксе» каждый второй работает в «Гугле», в «Линкедине», в «Фейсбуке».

И они коннектятся очень легко. У нас есть история друга, который работал в «Старбаксе» баристой, но при этом думал о своём стартапе.

И где он нашёл первые инвестиции? В этом же «Старбаксе». Чувак из «Гугла» просто покупал кофе, ванильный каппучино 2 в 1, и выписал ему чек на $100 000. Это типа немного? Это очень маленькая, да.

Он просто, я думаю, из своих карманных денег, бонус за этот месяц отчехлил. Так. А взлетел стартап? ...Честно! Честно только говори.

Мы делали несколько проектов, да. Кто-то выстреливал, что-то — нет. У чувака из «Старбакса» взлетел проект? Мы сейчас с ним работаем, да.

— А-а! Как..? — Он получил первый раунд инвестиций. — Работаете как фонд? — Как партнёры. Мы помогаем ему визуальную графику делать.

А про что стартап? Про игры? Искусственный интеллект.

Сюда приезжают люди, которые постоянно, ну, давай так, самые амбициозные, самые уязвлённые, которые хотят изменить мир, которые хотят спасти человечество.

И как только ты поднимаешься на одну ступеньку, у тебя всё равно есть следующая ступенька, с которой себя сравнивать.

И просто вот в этой привычке тебе постоянно со всех сторон... Ты говоришь условно: «У меня компания стоит десятки миллионов долларов».

Чувак поворачивается: «А у меня — сотни миллионов». И как бы ты такой: «Окей. Работаем дальше».

Постоянное напоминание, что можно больше, лучше, выше, сильнее. Приходишь на тусовку, здороваешься с людьми.

Сан-франциско

Встречается чувак, ты жмёшь ему руку, и он условно говорит: «Мы вчера 20 миллионов подняли».

Ты такой: «Ладно, я пошёл». Вот такая история.

То, что я заметил, работая с «Гуглом», они больше даже сейчас берут людей, у которых нет одного успешного опыта, у которых пять неуспешных провалов. Потому что таким образом человек понимает, что он сделал не так.

Если он анализирует и думает, в следующий раз он сделает по-другому. Сейчас мы видим тенденцию в Долине всё больше: они больше смотрят на то, что у тебя не получилось, но если ты проанализировал, они готовы тебя поддерживать.

Потому что сейчас всё больше риска нужно.

Всё придумано.

Сделать обычную игру, обычный фильм можно по лекалам. Это уже не торкает.

Нужно что-то аутсайд зе бокс, выходить за границы. А как? Пробовать.

Практиковать.

То есть человек с двумя неудачами полезнее, чем человек с тремя победами? С пятью неудачами лучше, чем с одной победой.

С тремя победами, скорее всего, ты сам уже не хуже «Гугла», и ты сам можешь инвестировать в новых стартаперов. Очень важный момент — это толерантность к провалу.

То есть провалиться в Долине — это не зашквар.

То есть если я отсматриваю какие-то резюме, и человек ко мне приходит на собеседование и говорит: «Я провалил стартап и сейчас ищу работу», — или, там: «У меня было два серьёзных провала», — я на это смотрю не как на: «Вот чёрт, такого не хочу», — а как на то, что этот человек... У него есть опыт провала, и значит он более ценный, чем человек, который ещё ни разу не проваливался.

— То есть он не лузер, а чувак с опытом? — Он чувак с опытом. И более того, чувак, который доказал, что после провала он может встать и пойти дальше.

Это суперважно, потому что в том, чем здесь занимаешься, провал — это практически обязательная часть игры. Ты постоянно проваливаешься, потому что ты постоянно пробуешь новые сумасшедшие идеи.

Если ты не будешь проваливаться, значит ты слишком нерискованно стараешься. Это очень важно.

И последнее, что, на мой взгляд, наверное, очень сильно влияет не только на бизнес, но и на общество на само, — это в принципе принятие, толерантность к сумасшедшему, тебе незнакомому, необычному, всякой такой сумасшедшей фигне.

Потому что на самом деле все крутые идеи, они изначально сумасшедшие. Если ты не можешь принимать людей, которые одеваются не так, как тебе нравится, или как-то себя ведут не так, как тебе нравится, или ещё что-то такое, то, скорее всего, такое общество, оно не поддержит какую-нибудь новую идею сумасшедшую, типа: «А давайте сделаем такую социальную сеть, «где у всех будут настоящие имена и они там будут фоточками делиться». Эта идея тогда, когда Facebook начинался, казалась сумасшедшей.

В интернете никто свои настоящие имена не использовал.

Но венчурные капиталисты верят, дают деньги именно потому, что они приучены к тому, что сумасшедшие идеи — это хорошо.

И они знают, что они могут провалиться. А разбитых надежд так же много, как в фильме «Ла-Ла-Лэнд»? Когда ты приехал становиться звездой индустрии, а в «Старбаксе» наливаешь кофе.

Да. И вот это то, о чём я говорил в самом начале.

В отличие от «Ла-Ла-Лэнда», где для твоего успеха в Голливуде нужен был продюсер и студия и у тебя не было никакого «Ютюба», чтобы самому взять, парней организовать, с ними втроём начать снимать интервью и стать звездой, в Голливуде такой возможности не было. Так вот в отличие от этой истории, здесь такая возможность всегда была.

Ты приезжаешь один, снимаешь гараж или даже не снимаешь гараж, а сидишь дома, вот как парни эти, и фигачишь свою идею, пока она не вырастет во что-то большое. То есть ты здесь контролируешь свою судьбу. И в этом большая разница с Голливудом.

(музыкальная заставка) (голоса, мотор, уличные звуки) (Давыдов) У меня вначале был шок. Мы с другом, мы тогда ещё курили сигареты, вышли из апартаментов... Здесь курить сигареты безумно немодно.

Если ты на улице стоишь и куришь сигарету, люди от тебя шарахаются, как будто ты героином бахаешься посреди улицы. Прямо вот такое отношение. В общем, мы стоим курим, и останавливается полицейский.

Такой огромный джип с кучей фонарей. Там сидит в бронежилете «морской котик» с татухами, страшно аж. Он поворачивается и такой, типа: «Как дела?» Мы такие сигареты пороняли, говорим: «Всё, всё, всё! Мы больше не это!» «Там нельзя курить, здесь нельзя курить.

Мы думали, хотя бы посередине здесь можно». Он такой: «Чуваки... Я просто спросил, как у вас дела».

Мы такие: «Нормально.

А чё?» Говорит: «Вы стоите там, где нет пешеходного перехода». «Пожалуйста, когда будете переходить обратно, убедитесь, что вас тачка не собьёт». «Тут реально опасно.

Пожалуйста, следите». Отдаёт нам честь и уезжает. Мы такие стоим в тишине минут пять, перевариваем, что это было сейчас.

(смеётся) «Почему он остановился?» «Он просто ехал по своим делам. Увидел, что мы стоим в месте, где нас могут сбить, «сказал нам: “Переходите аккуратно дорогу”, — и уехал».

Это, что, дядя Стёпа из книжки? А оказалось — да. Здесь полицейский — это гордая профессия.

Чепчики кидают полицейским. Их любят. Если ты хочешь какой-то сервис себе, который человек оказывает, ты должен быть готов заплатить за него очень много.

Даже если это, казалось бы, низкооплачиваемый труд, типа мусорщики, сантехники, садовники.

Садовники $200 за визит берут. — А без них здесь всё зарастёт? — Да.

Заросло, кстати говоря. Не стрижёт лендлорд. Вот это всё сорняк вокруг нас.

(прыскает) «Лендлорд!» — Тогда смотри. Чтобы жить здесь с семьёй...

У тебя двое детей, да? — Да. С семьёй из четырёх человек, и не то чтобы вот, вот как модный репер, сколько здесь нужно денег? Двадцатку.

— Двадцать тысяч баксов не шикуя? — Да. Ни в чём себе не отказывая — тридцатка? Да. Охренеть.

Смотря в чём себе не отказывая. Смотри, зарплата в $50 тысяч в месяц — это значит, что на руки ты получаешь тридцать? — Ну, 25, да.

— 25. — То есть чтобы нормально жить, надо получать минимум полмиллиона долларов в год? — Да — Ну, на двоих.

— Охренеть. — Инженер в «Фейсбуке» получает такие деньги? — Да.

— Обычный инженер? — Ну, обычный инженер получает тысяч 250 в год. То есть это где-то двадцатка.

Но на руки это десятка? Это уходит на дом, налоги и, условно, еду, а всё остальное он зарабатывает опционами и бонусами. У него автоматом создаются накопления.

Плюс пенсионные накопления ещё отдельно. То есть итого инженер в «Фейсбуке» может зарабатывать миллион в год. Но на руки он всё равно будет получать тысяч триста.

Сколько в Долине получают программисты? Всё очень зависит.

Здесь очень высокие зарплаты на программистов. В принципе, самая большая конкуренция — за таланты, а не за рынки и не за что-то ещё. И не за пользователей.

Под «талантами» я имею в виду всех специалистов. Так вот самые начальные зарплаты после колледжа у инженеров, программистов — порядка $120 тысяч, начинается оттуда.

— В год? — Да. И дальше как бы... — Важный момент: 120 — это грязными? — Да.

На руки они получают 60? Ну, если 120, то на руки они получают, скорее всего, 80-90, потому что там прогрессивная налоговая шкала с 30%. Если уже опытный, тот, кто переезжает в статусе способного чувака из России? Ну, тогда 200-300, и когда ты начинаешь показывать результаты...

То есть очень важно — всё меряется результатами.

Тут никого особо не интересуют твои чины-регалии или твои какие-то бэджики. Если ты не делаешь что-то толковое, то ты зарабатывать не будешь.

Если ты делаешь что-то толковое, то неважно, что у тебя нет образования, например. Ты будешь зарабатывать 500, миллион и так далее.

Сколько стоит недвига? Я снимал за $3000 маленькую комнатушку. Главный её был плюс в том, что... — Комнатушку или квартиру? — Комнатушку.

— Но рядом прям с «Гуглом». — То есть ты делил её с соседями? — С соседями, да. Я знаю, что нормальный дом можно снять за $5-7 тысяч здесь.

Но не рядом. В центре — от десятки.

Это только на недвижимость. — А если покупать? — Покупать — $5-10 миллионов здесь.

— За 120-метровую хибару? — То, что ты представил сразу красиво, — точно нет. Это ещё дороже. Не, хорошо.

120 метров, картонные стены, соседский дом в трёх метрах от тебя — это может стоить $5 миллионов? Небольшая лужайка. Да.

Причём многие здесь живут именно хорошо айтишники.

Те, кто обслуживает, — половина за чертой бедности.

То есть это тоже обратная сторона Долины.

Пало-Альто был маленьким городком 30 лет назад. Если даже посмотреть фильм Джеймса Франко, он здесь родился.

Он снял про Пало-Альто свои воспоминания. Это обычный город. Просто когда-то IT здесь взлетело.

Но это всего лишь 10% населения было. Сейчас это 50%.

Остальные — у них не всё так хорошо. А как возможно, что вот здесь вот дома за несколько мультов долларов, переходишь дорогу — и звездец? Для меня это до сих пор загадка Америки. Это не только здесь.

В Лос-Анджелесе: ты идёшь, идёшь, всё элитно, премиально, перешёл улицу — уже хомлес пипл, крейзи, и тебе угрожают стволом. Вернулся назад пять метров — всё отлично, рядом корги. То есть это из-за того...

(оба смеются) Да? Почему? Это из-за того, что здесь муниципалитет каждый получает финансирование от этого района. В Пало-Альто живут айтишники. Здесь у них есть деньги на полицию, на пожарников, на...

очень довольных пожарников. В Ист-Пало-Альто нет IT.

Там очень криминально.

И у них, соответственно, нет денег ни на полицию, ни на медицину. — Но это же район города! Он один... — Но они отдельно получают финансирование.

Каждый по-своему. То есть поэтому в Москве сложно представить: вот сюда ходи, вот сюда никогда не ходи, даже днём. Да, в Москве нет гетто.

Да. И в Сан-Франциско даже американцы говорят: «Чувак, обойди это стороной. Никогда».

Ист-Пало-Альто ещё совсем недавно был №1 местом по убийствам на душу населения в США. Выше Нью-Йорка, выше чего бы то ни было. Это было первое место в Штатах, где использована система оповещения и вызова полиции, когда триангуляция по динамикам таким.

Выстрел — автоматически отправляется полицейская машина. То есть если ты в Восточном Пало-Альто хочешь привлечь внимание, тебя грабят или ещё что-то, стреляй в воздух или в кого-нибудь. И сразу же едет машина? Подожди.

Датчики в воздухе есть? Аудиосистема, которая вычисляет, триангулирует твою локацию по звуку выстрела. — Охренеть! — Всё ещё работает или нет, не знаю, но точно была.

— Но при этом ты перешёл дорогу — и офис Apple.

— Через дорогу, да. Ну, Apple в Купертино. Но Facebook.

Да.

Ты перешёл дорогу — и офис «Фейсбука». Facebook, Стэнфорд. $200 тысяч — черта бедности в этом месте.

То есть они подумывают о том, что у кого меньше $200 тысяч... — В год? — В год.

Так, давай пересчитаем, чтобы людям было понятно. — Кто меньше зарабатывает, чем $17,5 тысяч в месяц... — В месяц.

Пало-альто

Если я правильно всё посчитал. — Ну, примерно.

— Плюс-минус, да. ...то ты бедный? Не просто бедный — тебе помогать нужно.

— Если у тебя меньше 17,5 тысяч баксов? — Да.

Но это правда, потому что...

Во-первых, мы считаем сразу: вот, баксы — мы же не считаем, что государству нужно отдать. А есть федеральные налоги, которые считают эту сумму большой.

С неё много налогов заберётся. Очень дорогая недвижка, сумасшедшая медицина. Я вот не сильно больной человек.

У меня железное здоровье. Но я $20 тысяч в год трачу на медицину.

На страховку? Там, да, получается, страховка плюс какие-то минимальные вещи — двадцатка. Ты пломбу ставил когда-нибудь в Долине? Нет. Я полное техобслуживание себя делаю в России, всякий раз пользуясь случаем.

Потому что оно ещё и быстрее. То есть в России, важно, не только дешевле — луч-ше! То есть если ты приходишь к врачу в США, ты ждёшь час в очереди, хотя ты за это платишь $1000. Стукачество, кстати, — отдельная тема.

— Есть здесь, да? — Конечно есть.

Оно не просто есть. Оно классное! Сначала ты приезжаешь такой, типа: «Что? Как можно настучать на своего соседа?» А потом ты понимаешь, что это офигенно удобно. Например, меня бесит, что сосед свои мусорные контейнеры оставляет так, что из них воняет на то место, где я ем барбекю.

Так? Я смотрю, что он их оставляет не по нормам. У меня какие варианты? Я могу пойти к нему и сказать: «Дружище, а давай ты будешь свои контейнеры увозить?» Он мне скажет: «Да пошёл ты на хрен». Мы подерёмся.

Ну или мягко — мы поссоримся и будем друг другу долго-долго гадить.

А я могу просто поднять трубку, позвонить шерифу и сказать: «Шериф, брателло, тут мой сосед оставляет контейнеры, бесит.

Разберись , пожалуйста». И шериф поедет и скажет: «Чувак. Убери контейнеры, или я ещё раз приеду и тебя оштрафую».

— Всё. У тебя есть прекрасный медиатор. — Ты так делал? Нет.

Но я вот сейчас заложу одного соседа. — Ну для тебя это не западло будет? — Вообще нет. К этому надо прийти.

Тебе, во-первых, надо начать доверять шерифу как своему другу, понимать, что этот чувак не может хотеть от тебя денег. Согласись, это сложно. Это очень сложно! Одна из таких моих первых поездок...

Мне было важно, я сделал резёрч и нашёл дома Джобса.

Старые дома Джобса, текущие дома Джобса. И это было очень интересно. Почему? Потому что...

Как раз, к сожалению, это был момент, когда Джобс только-только умер.

Я прихожу к этому дому.

Во-первых, меня удивило, что дом не из стекла и бетона, а скорее такой коттедж у хоббита. Прям очень-очень консервативный старый домик. У него же тема, что он всегда ездил на «Мерседесе» SL500.

И причём всегда ездил на новом, чтобы не ставить на него номера. Ездил без номеров, парковался на местах для инвалидов. И потом, как только пора уже ставить номера, я не помню, через какое время, полгода или год, он, вместо того чтобы их ставить, отдавал машину обратно в дилершип, дилершип продавал его кому-то новому, потому что это машина Джобса, а Джобсу давал новый «Мерседес».

Ну, вот эта история, что это не стекло и бетон, а дом хоббита — это что? Это менталитет? Или это просто история классического айтишника? «Некогда». Зачем? Работает же.

Да. Некогда. Это как 50 чёрных водолазок одинаковых.

У него другой ещё дом, собственно, дом, в котором он рос, дом родителей — тоже такой маленький домик и гараж, в котором всё построено.

Для меня в Долине интереснее всего именно по таким местам, когда ты видишь вот этот простой дом, вот этот простой гараж — человек здесь начал. То есть он не придумывал никаких промежуточных шагов к тому, чтобы начать что-то делать. Типа, какие-то инвестиции поднять, куда-то пойти доучиться или ещё что-то.

А он сел в свой гараж и делал что-то, потому что ему было интересно здесь и сейчас. Я считаю, что так великие компании и создаются.

И это интересно видеть. Нам рассказывали, что Сергея Брина можно встретить в городе, просто, без охраны. Да, он детей водил два года в нашу школу.

Потом их мама сказала, что там слабая математика, и в соседнюю их перевела.

И единственная охрана, которая была, — это такой лет 60 мужичок в белом «Приусе», который постоянно спал на парковке, ну делал вид, что спал, и какие-то садовники подозрительные ходили каждый день в лесу, что-то они делали в лесу.

— Ты думаешь, это охрана? — Это стопудово была охрана. Потому что как только они детей оттуда забрали, и садовники испарились, и этот мужик в белой машине. Они это делают незаметно.

— Не напрягая? — Вообще не напрягая! То есть если ты их специально не будешь искать и каждый день смотреть, типа: «Ага, новый чувак!» — то ты их не заметишь никогда. У Цукерберга больше охраны.

Его прям загоняют в фургон. За фургоном едет ещё фургон. То есть у него какие-то президентские амбиции по охране.

А у Брина, у Пейджа...

Тим Кук ходит в тот же самый фитнес, в который я хожу. Правда, он ходит туда в пять утра, чтобы его люди не доставали. — Питчами? Предложениями стартапов? — Да.

Ну вот казалось бы, да? В сериале «Миллиарды» нью-йоркские трейдеры друг над другом ржали: «Ты, что, ходишь в фитнес с другими людьми в нём?» «Ты, чё, типа, бедный что ли?» А Тим Кук, на секундочку, гендиректор Apple, ходит в Equinox, который стоит $100 в месяц, и любой себе может его позволить. Почему он так делает? Потому что ему удобно, комфортно. Почему он должен быть каким-то особенным? Здесь не круто выделяться.

У меня куча соседей, которые НАМНОГО богаче меня, и у них у всех очень простые машины, простая одежда. Понтоваться деньгами в Долине — это прямо зазорно.

Прям вот... В тебя будут пальцем показывать и говорить: «Фу.

Понторез!» — Вокруг нас, видимо, живут небедные люди. — Да.

Мягко говоря. Тут заборов... Небольшой я вижу, вон там решётчатый, а так чтобы большие здесь не принято строить? Да.

Здесь запрещено, на самом деле. Было не принято, а потом, когда русские стали приезжать, они сделали, что запрещено.

Во-первых, олени бегают. Им некомфортно от того, что забор.

Во-вторых, он мешает — он давит на соседей. Тут каждый обязан поддерживать сквозной проход через свой участок. У тебя должна быть по закону дорожка для всадников.

Ты должен за свои деньги построить специальную по их какому-то там ГОСТу дорожку, по которой комфортно лошадкам копытами цокать.

Если ты за ней плохо следишь, тебя заложат соседи, скажут: «Мы за своей частью следим, а этот козёл не следит.

Оштрафуйте его». В Долине огромный дефицит девушек. Здесь девушек чуть ли не 70 на 30 соотношение: 70% мужиков...

— Где-то так. Да. — Да? А как парни живут? Вот эта шутка из сериала «Кремниевая долина»: «Вчера была отличная тусовка! Там было сразу...

восемь девчонок!» (Михеенко смеётся) Это близко к правде? Это близко к правде. Для меня тоже это был небольшой шок после Москвы и Питера. Когда ты привыкаешь к красот...

красотам России, ты приезжаешь сюда и ты не понимаешь: «А где они все?» Их прячут от тебя что ли? Что происходит? Как здесь ищут девушек? Я правильно понимаю, что здесь их меньшинство? Слушай, ну, я не эксперт. Я безнадёжно женат.

Но мне постоянно жалуются на это друзья, которые говорят: «Всё! Нафиг всё! Я полетел в Одессу!» Я говорю: «Куда ты полетел? Чего? У нас работы полно!» Он говорит: «Я больше не могу. Я улетаю в Одессу.

Дай мне неделю».

(смеётся) Я...

Я... Я говорю: «В чём проблема?» Он говорит: «Tinder тебе показать?» Начинает показывать Tinder — и действительно.

Если бы я искал, с кем бы познакомиться и завести какие-то отношения, не уверен, что я делал бы это через Tinder, но если бы я делал это через Tinder, я бы очень долго листал. Здесь реально просто демографически мало женщин. Ещё со времён же золотой лихорадки, да? Yeah.

No one knows how many arrived by land.

They only registered those that arrived by sea. В 49 году въехало 70 тысяч человек.

Из них тысяча всего была женщин. — Это... — Один к семидесяти.

Один к семидесяти! И это были чьи-нибудь жёны. (смеётся) То есть свободных не было совсем.

То есть у них реально тогда был в 1849 году гей-квартал в Сан-Франциско. С тех пор всё ЛГБТ-комьюнити со всей Америки тянется сюда, потому что тогда это стало здесь нормальным. Так.

То есть реально вариант — только приезжать с женой своей? Да. Ну либо приходить и говорить: «Я больше не могу! Я поехал в Одессу!» Или в Минск, или в Москву, или в Киев.

Я переехал со своей женщиной. Потом мы расстались.

В целом, сейчас моя девушка, она, ну, русская тоже.

Здесь беда.

В этом плане это беда. Но если посмотреть на это с позитивной стороны, ничто не отвлекает тебя от работы. Даже поллюции ночные? Ну да.

В какой-то момент всё пропадает. Ты только просыпаешься — уже думаешь о том, чтобы фигачить дальше. (музыкальная заставка) — Слушай, вот там берёзы.

— Да! Берёзы повсюду, чувак. В каждой стране, в которой я жил, я жил в пяти странах, везде была у дома берёза. Почему мне в школе рассказывали, что beriozka — это чисто история, которая из русской почвы может расти? Потому что берёзка — это метафизическое понятие.

Та берёзка, которая Берёзка, её тебе действительно не хватает везде кроме как в России. С ними надо осторожнее: приезжаешь в Россию — берёзки, они затягивают и не отпускают. Чувак, хватит издеваться! (Дороничев смеётся) То есть это ещё один школьный миф, получается? Да, растение очень распространённое.

Birch tree. (Дудь) И никакой ассоциации с Россией? (Дороничев) Ну как? У нас с тобой, да, есть. — (Дудь) А так люди не понимали бы, почему мы..? — Нет, не понимали бы.

Это как если бы ты монополизировал пальму и говорил бы потом во всём мире, что пальмы наши, российские. Специально очень мало людей делают мыльные пузыри.

Они часто получаются сами собой. — Например? — Их чаще инвесторы делают случайно.

— Есть пример какой-то академический мыльного пузыря? — Theranos. Про него вот сняли книжку...

«Сняли книжку»? Сняли фильм, написали книжку.

Расследование. Там судят основателя.

Элизабет Холмс, блондинка в водолазке, как у Джобса, с такими пронзительными серыми глазами и очень низким, даже ненатуральным голосом была одержима идеей того, что огромные машины для анализа крови — это бред, надо делать что-то, что позволит каждому человеку дома сдать кровь и получить 150 тестов. И она под этот вижн собирала денег у инвесторов. Она умудрялась очаровывать лучших сотрудников.

На неё реально работали очень крутые чуваки.

Она подписывала на сотни миллионов долларов контракты с сетями аптек, которые говорили: «Мы вам предоплачиваем ваши девайсы». И в итоге прошло, по-моему, девять лет — ни девайсов, ничего нет, ничего не доделано, ничего даже близко.

Компания стоит $9 миллиардов. Её состояние — $4,5 миллиарда.

А в кэше? Ну, там она себе чего-то откэшивает, естественно.

Это прям конкретно пузырь. Она его надувала в надежде, что она...

Есть такая долинская фраза — «fake it 'til you make it». «Имитируй это, пока ты это не сделал»*. «Тесла» — это не пузырь? У «Теслы» есть продукт.

У неё есть пользователи.

Маунтин-вью

У неё есть армия фанатов. У неё есть сотни тысяч проданных автомобилей.

Ну а вот это всё акционирование людей? Это же как донаты, по сути. Не совсем донаты. Слушай, там отвратительный финансовый менеджмент в «Тесле».

Отвратительный.

«Тесла» управляется с точки зрения финансового менеджмента как маленький стартап, хотя это здоровенный автопроизводитель, и себе такого они не имеют права позволять. У компании есть денег на счету на 3-4 месяца жизни.

Это непозволительный уровень риска для такой компании. Но при этом у них достаточно устойчивый продукт. У них есть огромная инфраструктура — по всему миру этих их электрические заправки.

То есть, ну, это же крутая штука? — «Теслу» кто-нибудь купит, если они начнут... — Китайцы. — Китайцам не дадут.

— Почему? Тут сейчас большая политика как бы. Трамп взялся за Долину и за всё остальное и наделил... Есть такой комитет «сифиус», CFIUS.

Это торговая комиссия, которая решает кому можно какие сделки экспортные делать, а кому нельзя.

И вот сейчас они сказали, что к оборонке надо добавить технологии. Если у вас искусственный интеллект, американская компания, которая занимается разработкой ИИ или автопилотов, или чего-то с двойным, потенциально, назначением, то они будут одобрять любую сделку с куплей- продажей этих компаний и даже с инвестициями. Поэтому здесь один за другим закрываются китайские венчурные фонды.

— Стас! Ты работаешь в «Тесле». — Да.

— Инженером. — Нет.

(оба смеются) — Кем? — Я инжиниринг менеджер. — То есть я... — Ты босс инженеров! — Можно и так сказать.

(Дудь) Переводя на человеческий язык, твоё войско инженеров нашпиговывает вот эту вот красавицу всеми теми фишками, про которые мы знаем. (Ерёмин) Более того. Моё войско, по сути, ответственно за то, чтобы вот это всё здесь нормально шло и нормально запускалось.

То есть конкретно весь софт на всей этой тачке. Офигеть! Короче, мы сейчас прикасаемся к будущему просто! Или к настоящему? На самом деле, для меня это прошлое (смеётся), потому что конкретно вот эта прошивка, которая сейчас, я её видел впервые, грубо говоря, полгода назад.

Так? Потому что мы постоянно импрувим и добавляем новые фичи, и делаем разные крутые фишки, которые постоянно выкатываем разным пользователям по всему миру. Здесь, вы не видите, здесь просто кусок вот такого большого планшета, по сути. И...

что он показывает сейчас? Сейчас он показывает, что мы на Марсе, и он делает навигацию по Марсу.

Это один из истер-эгов, «пасхальных яиц», что мы как будто едем по Марсу. — То есть это реальная карта Марса. — А зачем? В чём прикол? Ну, SpaceX.

Отсылка.

Если мы откроем «О машине», то здесь будет один из SpaceX-овых...

кораблей. (Ерёмин) Но чтобы было лампово и тепло...

(тишина) (шуршание, тихий треск камина) (Дудь) Ну блин! Это, знаешь, как камины вешают на плазмах в офисах. (Ерёмин) Не хватает запаха — чтобы ещё и палёное дерево было. Не хватает! Не хватает.

(Дудь) Звук! — (Дудь) Звук!! — Да, звук хороший. (смеётся) (Дудь) А нет ощущения, что она просто горит, ни у кого? (Ерёмин смеётся) (включается медленная музыка) (Дудь) Блин! — Это, что, грядки? — Грядки! Для огородников.

Это обычная тема: ты огородник, тебе нужно поколупаться в земле, порастить, для того чтобы со стрессом побороться. Ты выходишь на улицу и растишь. — То есть сотрудник, который любит садоводство...

— Ну да. У него есть свой кусок здесь, несколько квадратных метров, и он в перерыве... (Дороничев) ...растит себе капусту.

Ты видел Илона Маска живьём? Ну, я сижу достаточно близко к нему. Я его каждый вторник вижу. — Он в оупен-спейсе сидит? — Ну да.

Ну, он не прямо посреди опен-спейса сидит. — Есть опен-спейс, а дальше есть небольшое помещение, оно тоже открытое. — Да? И там как бы его открытый кабинет.

Вот как принято у всех местных миллиардеров, он спокойно в офисе со всеми? Да. Да.

Ну то есть он ходит, он общается. Я его увидел, кстати, в свою первую неделю впервые. Я даже не знал, где он, что он.

Я выхожу, извините, из туалета, стою в телефоне, что-то там набираю, с кем-то общаюсь, и в какой-то момент кто-то мимо проходит и говорит: «Hey! Hi!» Это стандартно — американцы всегда здороваются со всеми, даже кого не знают.

И я такой на автомате, потому что привык тоже: «Hi!» Не повернул голову.

А потом понимаю, что что-то не так, потому что люди все начинают оборачиваться. А люди до сих пор все оборачиваются, когда он куда-то ходит. И я смотрю — а это Илон, собственно, был.

— Прям живой, настоящий Маск?! — Ну да, живой.

(машина пикает несколько раз) (машина трижды жужжит) (начинает играть Wizards in Winter группы Trans-Siberian Orchestra) Это другой мод. (музыка продолжает играть) А что она делает? Это Xmas Mode.

Она, типа, презентует себя? Ну что-то в этом роде, да.

— Типа, «иди ко мне, водитель»? — Можно и так сказать. (Дудь) — А-а!! — Вот как раз он начинается. — Блин! (музыка становится громче) (лампы мигают в ритм с музыкой) (Дудь) Какой-то пиз...

Смотри, она машет крыльями! — (Дудь) А я правильно понимаю, что это такой автостриптиз, да? — Примерно. (Дудь) Она раздевается, по сути, сейчас, чтобы ты...

(Ерёмин) Да.

Чтобы ты это увидел.

И насладился. — Я не уйду от своей. — Ты смотри! — Я от своей не уйду! Даже несмотря вот на это раздевание! (Ерёмин) Призывно! Призывно открывает двери.

(музыка достигает крещендо и заканчивается) Пиздец! (музыкальная заставка) (Давыдов) Здесь вот Купертино, который вы знаете по «Designed in California». — (Дудь) Где презентуют «Эплы» всегда? — Да.

За Купертино в ту сторону — Милпитас и прочие маленькие деревушки.

Здесь Маунтен-Вью, в котором Google.

А вот эти два огромных ангара — это где НАСА собирала дирижабли. Теперь Google арендовал эту штуку. Они её арендовали на 50 лет из-а аэропорта, потому что там аэропорт для джетов.

А у «Гугла» топы все летают на прайват-джетах постоянно.

Да и там не только гугловские топы летают. Ещё на этом Moffett Airfield, где эти ангары, там Юрий Борисович Мильнер проводит свою нобелевскую премию, которая называется Breakthrough Awards. Человек сделал свою нобелевку.

Он сказал: нобелевка не крутая, потому что её дают старпёрам за то, что они сделали очень давно, это вообще всё неактуально, и список предметов неактуальный, да и вообще денег мало.

«Давайте сделаем больше денег за актуальные заслуги здесь и сейчас». И они сделали очень крутую штуку.

Её вручают Цукерберг, сам Мильнер, Маск. Что ты думаешь о Юрии Мильнере? Я думаю, что мы должны очень гордиться Юрием Мильнером.

Это действительно... Здесь, в Долине это, пожалуй, единственное российское имя в инвестиционной тусовке, которое абсолютно на таком же уровне, как все топовые местные силиконодолиновские VC, венчурные капиталисты. Ну и сделки, которые он сделал, и результат этих сделок, в том числе, кстати говоря, и «ВКонтакте» тот же самый, — это очень мудрые, глубокие ставки, которые другие, к сожалению, пока что русские инвесторы, я не видел, чтобы делали.

Или сделка с «Фейсбуком», в который он вложился очень рано.

Мильнер — это такой апостол венчурных инвестиций.

Юрий Борисыч крут тем, что он, во-первых, первый русский инвестор, который сделал состояние на венчурных инвестициях и всему миру показал, что в России есть не только деньги, но и мозги, которые с этими деньгами могут что-то делать, и предприниматели есть в России, на которых тоже можно зарабатывать. Но его главные инвестиции не на русском бизнесе же? Потом — да, но начинал-то он с русского бизнеса. Его главный актив был Mail.Ru, который он, по сути, собрал по кускам, вывел на биржу.

Потом уже был... Параллельно с выходом на биржу он инвестировал в Facebook, он инвестировал в Twitter, он инвестировал в Groupon, Zynga... Там бесконечный список компаний, в которых он и его фонд DST инвесторы.

Он, по сути, один из двух или трёх людей в Долине, которые сделали вот эту «гонку единорогов». Что такое «единорог»? Это компания, которая стоит миллиард долларов и при этом не публичная. Не котируется на бирже.

Раньше люди чё думали? «Я делаю компани, она растёт». «Она будет стоить миллиард-полтора, я иду на биржу — и дальше путь компании публичный».

«Я делаю новые выпуски акций, инвесторы на бирже их покупают». «Я так расту. Я каждый день знаю, сколько я стою».

Мильнер сказал: «М-мм».

«Мы можем поднять достаточно много бабла, «чтобы выходить на биржу, когда компания стоит не миллиард, а сто миллиардов». Это есть в фильме «Социальная сеть», когда Шон Паркер говорит Цукербергу юному: «Миллион не круто. Круто — миллиард».

А потом приходит Мильнер и говорит: «Миллиард не круто, чувак.

Сто миллиардов — круто». А Мильнер есть в фильме? Нет, его нет, но это во второй серии было бы. Потому что Мильнер как раз пришёл в Facebook и не только перебил все ставки...

Все сначала крутили пальцем у виска здесь: приехал сумасшедший русский, купил самый дорогой дом в Долине. $120 или $140 миллионов. ОХХ! (кашляет) Самый дорогой дом из когда-либо проданных в долине.

— С забором? — Нет. Без забора.

Ну такой, рабица. После этого приходит к «Фейсбуку», который не может поднять денег выше прошлого раунда. У них был раунд, по-моему, по $6 миллиардов.

Им предлагали по $4 миллиарда.

Приходит Мильнер и говорит: «Чуваки! Я даю по оценке 10 миллиардов». «И кроме того прочего, я вижу, что у вас тут проблемы с поднятием денег». «Я буду вашим агентом.

Я вам все следующие раунды буду помогать поднимать».

Как эдвайзер, как советник? Да, и он их доводит до IPO на «Насдаке», где они стоят, по-моему, 70 на момент размещения.

Сейчас они стоят 400-500 в зависимости от цены акций. Насколько он, получается, умножил то, что вложил? На семь.

Минимум. Он заработал в процессе на «Ватсапе». Facebook же купил «Ватсап» за приличный процент своих акций.

А Мильнер в нём тоже был ранним инвестором. Как ты думаешь, это же команда делает инвесторов? То есть он рулит фондом, где есть команда людей, которые предвидят, во что вкладывать. Он вообще обладает какой-то чуйкой, интуицией и пониманием рынка.

Потому что сейчас самое главное здесь — чувствовать, что будет завтра. Сейчас на мейнстриме искусственный интеллект, биомедицина.

Виртуальная реальность, которая была три года назад, сейчас очень сильно спала. Уже это не совсем модно.

Но биомедицина или ты занимаешься искусственным интеллектом по орошению земель — это прям сейчас хот. А что такое биомедицина? Биомедицина — это биохакинг. То, что позволяет тебе жить дольше и наслаждаться своим здоровьем и радостью жизни всё больше.

Типа эрекция до 80? Отлично. Если этот проект... Этот проект точно получит миллиарды долларов.

У него очень крутая команда. У него лучшая в мире команда.

И это не русские люди? Они разные. Есть русские, есть нерусские.

Почему он непубличный настолько? — Его жена вот даёт интервью журналу «Наука и жизнь». — И «Татлер».

Его жена здесь устраивает светскую жизнь, насколько я понимаю. Аккумулирует.

Слушай, у них невероятно сложная жизнь. Они — самые активные организаторы тусовок, пожалуй, в Долине. Его ежегодный Gagarin Party, который по стечению обстоятельств совпадает с названием нашего фонда, собирает здесь самых крутых чуваков в больших количествах.

У него каждый день кто-то завтракает дома, каждый день кто-то ужинает дома.

Каждую неделю какая-то тусовка человек на 30. То есть когда он здесь, дом никогда не пустует. И это прям ивент-менеджмент сложный.

Это потоковый ивент-менеджмент. — А для чего? Это для души или для дела? — Для дела. Юрий Борисыч говорит, что венчурные инвестиции основаны на асимметрии информации: у одного инвестора есть чуть-чуть информации, у другого — чуть больше, а тот, у кого совсем много информации, алтимэтли на всех остальных зарабатывает.

Поэтому, для того чтобы у тебя было максимально много информации, тебе надо поддерживать социальные связи, нетворк, со всеми, всеми, всеми людьми. (музыкальная заставка) (Дудь) Смотри.

Стэнфорд

По поводу того, что здесь все стартаперы и инвесторы.

Условный чувак из Москвы, который каким-то образом насобирал полмиллиона долларов и думает себе хату в центре купить сейчас, — здесь бы это не работало так, да? То есть здесь бы он думал: «Нет, зачем мне что-то покупать за полмульта?» — «Я лучше фонд свой открою и буду чуть-чуть давать...» — Даже не фонд! Даже не фонд. «Я пойду на мита́п, на котором стартаперы будут презентовать свои проекты».

— Митап? — Просто собрание. — Их несколько в день, кажется, здесь? Их...

50 в день. Если на «Фейсбуке» открыть «События вокруг меня», то ты их просто устанешь листать.

Так, и как это выглядит? Чуваки просто собираются и...

Да. Кто-то где-то вымутил площадку, на которой можно сесть. У кого-то знакомый в каком-нибудь Silicon Valley Bank, и он говорит: «Мы собираемся стартаперы на тему биотехнологий».

Они говорят: «О, классная тема! Мы готовы поддержать.

Мы вам оплатим вино». И у тебя такой там фуршетик, ты какую-то сцену сделал, проектор поставил. К ним приходят сотрудники «Гугла», «Фейсбука», инженеры, такие слушают: «Мне кажется, эта штука полетит».

«Давайте я проинвестирую $10 тысяч в вас».

И вот так люди собирают свою первую сотку.

Как работает фонд, например? У нас же всегда есть матрица, и мы понимаем, что мы проинвестируем 30 компаний... По чуть-чуть. «По чуть-чуть» — это по сколько? — По $200-$400 тысяч.

— Так. И это причём уже после того, как они первые, «ангельские» инвестиции подняли.

У них уже есть продукт. Они получают цифры.

Выручку иногда даже. Из этих тридцати десять будут чувствовать себя очень хорошо.

Из этих чувствующих себя хорошо мы выберем пять, ну может, семь, и в них доложим по миллиону- полтора сверху. И вот из них кто-нибудь себя будет чувствовать совсем хорошо, вернёт нам три икса на фонд, а ещё три икса на фонд мы вернём со всего остального хвоста.

То есть реально для того чтобы заработать, надо сделать минимум 30 сделок, зная, что ты делаешь, или сто сделок, не зная, что ты делаешь. Смотри, тридцать — сколько из них провалится? — Большинство. — Большинство.

— Но какие-то стрельнут так, что отобьют всё остальное? — Да. И принесут доходность.

Статистика неудач в Долине очень высокая. Гораздо больше стартапов проваливается, чем выстреливает.

Что интересно, количество стартапов, которые проваливаются сейчас, скорее всего, гораздо больше, чем 15 лет тому назад. И когда я езжу по миру... Моя специализация — это венчурный капитал, Долина, инновационные экосистемы, корпоративные инновации.

Я очень часто езжу по миру, и мне очень многие говорят: «Смотрите, в Долине стало гораздо больше провалов».

«Означает ли это, что Долина теряет что-то, теряет свой секретный соус?» На самом деле, ровно наоборот.

Потому что бизнес-модель финансирования стартапов и процесс создания стартапов сильно изменились. Теперь если у вас есть $50 тысяч, например, 15 лет назад вы ничего не могли с этим сделать, а сейчас вы можете начать новые стартапы.

Все стартапы, которые вышли из нашей студии, и все стартапы, которые сейчас становятся очень успешными на слуху, им, за отдельными исключениями, не нужно поднимать $5 миллионов. Они начинают с подъёма 250, 500 тысяч, может быть, миллиона долларов.

И только потом, если они успешные, они поднимают большие деньги.

Это означает, что если у вас 15 лет назад была сумасшедшая идея, но не было денег, вам нужно было найти такого же сумасшедшего, у которого было $5 миллионов и который вам поверил бы, то теперь вам нужно найти таких же сумасшедших, у которых было бы, скажем, $250 тысяч.

Их гораздо больше. Самая дебильная идея приложения или стартапа, которую ты видел? (Дороничев смеётся) — Или самая корявая, смешная...

— Так... Как в той же «Кремниевой долине» вот это вот приложение, которое ищет... Приложение Bro, например.

Я думаю, что невозможно будет пройти мимо Yo.

В какой-то момент...

На мой взгляд, это была квинтэссенция той лихорадки, когда люди начали вваливать деньги в любое мобильное приложение.

Один чувак сделал приложение, у которого была одна функция: оно могло послать другому человеку «YO». Больше ничего писать было нельзя.

И вокруг этого было прям...

Всерьёз люди обсуждали, что это будущее социальной коммуникации, что словом «йоу» можно высказать много разных эмоций.

И вот... Да. И они подняли деньги.

Сколько-то там миллионов долларов им дали, чтобы делать Yo. Но не очень полетело.

Здесь идее инвестирования тебя обучают с детства. У меня ребёнку восемь лет. Я ему объяснил, что такое «инвестировать», и он инвестирует деньги.

У него есть портфолио на карманные деньги, которые он накопил за последние два года. Эти деньги он вложил в четыре компании, в которые он верит. Он вложил в Google, в Netflix, в Microsoft и в Amazon.

Стоп, стоп, стоп! Виртуально или по-настоящему? Нет, я за него купил кусочки этих компаний. — Настоящую акцию «Гугла»? — Да. И он смотрит, следит за своим портфелем и понимает, что есть такая идея: деньги — это не какая-то штука, которую ты хранишь в золотом сейфе, а потом тратишь на какие-нибудь красивые вещи, а деньги — это инструмент; это инструмент, который должен работать.

Этот как твой сотрудник, которого ты устраиваешь на работу, и он что-то делает полезное. Где-то ещё, пока ты им не пользуешься.

Вот эта ключевая идея очень понятна всем американцам. Их учат с детства этому, и это очень важно. А когда ты понимаешь это, ты начинаешь понимать идею диверсификации — что если ты всех своих...

«солдат», деньги эти все, отправишь в одно место и не распределишь как-то риски, то ты скорее всего... Ну, это очень рискованно. Ты либо не заработаешь много, либо ты их потеряешь.

Раунды инвестиций не дают просто так за красивые глаза. На каком-то этапе ты должен показывать прибыль. И эта прибыль должна быть кратна...

Твоя прибыль плюс темп твоего роста обеспечивают тебе валюацию какую-то, оценку. То есть если на этапе идеи ты приходишь и за красивые глаза выпрашиваешь какие-то первые деньги...

$500 тысяч, миллион, два миллиона инвестиций ты можешь получить просто за идею и за своё имя. «Я Юрий Дудь, у меня огромный успех на “Ютюбе”, «я вот сейчас сделал...

такая у меня идея, платформа, как продвигать молодых звёзд для “Ютюба”». «Вот смотрите, какие у меня выкладки, такие идеи». «Дайте мне, пожалуйста, денег, чтобы стартануть».

На этом этапе — да. Как думаешь, сколько нам дали бы? Я думаю, что ты можешь поднять...

На вот таком этапе на сиде, я думаю, два миллиона можешь поднять. — Долларов? — Да.

— Чё мне с ними потом делать? В зависимости от твоей бизнес-идеи, но скорее всего, ты наймёшь на них инженеров.

Я думаю, что если ты по-умному будешь поступать, ты наймёшь инженеров в России или в Белоруссии, или где-то. Потому что им ты будешь платить гораздо меньше и будешь нанимать суперталантливых ребят, которых здесь ты нифига не наймёшь.

И на эти деньги ты будешь строить свой MVP, ты будешь строить первую версию своего продукта. Что? MVP, minimum viable product. В моём мире это «most valuable player».

(Дороничев смеётся) — Поэтому я не понял. — Понял.

Ты будешь строить какую-то первую версию своего продукта, которая докажет инвесторам и тебе в том числе, что есть так называемый product-market fit, что твой продукт реально решает какую-то потребность для людей, для которых ты её решаешь. И когда ты увидишь, что действительно происходит, что люди возвращаются, что продукт начал расти, в этот момент ты пойдёшь и получишь следующий раунд.

Ты получишь Round A, который ты потратишь на то, чтобы как можно быстрее, не отвлекаясь ни на что, растить свой продукт до каких-то там миллионов и миллиардов пользователей. В России, где культура предпринимательства и близко не так развита, есть стереотип: молодые стартаперы поднимают инвестиции, сразу же спускают их на дорогой офис, тачку в личное пользование — ну в общем, на всякую мишуру, которая не про бизнес, а про собственное благосостояние.

Бывает ли такое здесь? Вы знаете, бывает всё. Потому что здесь десятки тысяч стартапов, и бывает всё.

Но здесь гораздо, наверное, более профессиональные инвесторы. Потому что когда инвесторы вкладывают деньги в стартапы, они вкладывают деньги в конкретных предпринимателей. И у них рука на пульсе очень чутко.

Более того, они знают, чего ожидать. И в частности, если стартаперы ведут себя не совсем правильно, то умные инвесторы сразу понимают, на что смотреть и как этому помогать или как этому препятствовать. Поэтому, может быть, такие истории, как вы рассказываете, здесь и есть, но они в подавляющем меньшинстве.

Потому что здесь... Если мы посмотрим на самые удачные стартапы, что будет, когда они станут миллиардными компаниями, и сколько они денег тратят на свои частные самолёты, — это другая история, но когда они начинались, то обычно они снимают самый дешёвый офис, а теперь очень часто вообще без офиса, пытаются экономить деньги на всём и точно не покупают дорогие машины, я думаю, себе.

— Идею может предлагать же чувак-непрограммист? — Конечно. Идея в первую очередь предлагается человеком с продуктовым видением.

То есть у тебя есть понимание: «Я делаю для тех-то и решаю такую-то проблему». И вот это то, что делает как раз продакт-менеджер, ну или в случае стартапа очень часто эту роль играет основатель. Основатель не всегда программист? Очень часто не программист.

Самый частый сетап в стандартных техкомпаниях — это два фаундера, очень часто такая история, один с продуктовым/бизнес видением, то есть человек, который может ходить договариваться, который про людей и про проблему, а есть один человек, который технический.

Ну вот это очень частая такая связка, которая доказала свою эффективность. Как Ричард и Эрлих в «Кремниевой долине»? Ну да, например. В 23 года ты совершил сделку, которая сделала тебя долларовым миллионером.

Правильно. Расскажи, пожалуйста, о ней вкратце. О самой сделке? О том, как так случилось, что ты сделал приложение MSQRD, которое выстрелило настолько, что его купил Facebook.

Ну, только я не один сделал. Это большая достаточно команда. А если очень коротко, я начал программировать в 14 лет, всегда мечтал делать стартапы, читал об этом в интернете, в журналах, основал несколько компаний.

В итоге так получилось, что приехал мой товарищ, мой большой друг с детства Сергей Гончар, с которым мы вместе в итоге сделали несколько компаний. В итоге всё пришло к тому, что мы сделали мобильное приложение MSQRD, которое достаточно быстро стало популярным. И в какой-то момент времени им заинтересовалось несколько больших игроков, включая Facebook.

Мы подумали-подумали и решили, что это будет правильное, разумное решение на текущем этапе нашего развития, и договорились продать компанию «Фейсбуку». Это было 25 декабря 2015 года.

Я сидел смотрел App Store. Я выкачиваю регулярно весь топ-200 или топ-500 «Апп Стора», всё что новое есть, ищу новости — постоянно копошусь. И я накопошился в каких-то белорусских региональных новостях, что прошёл их хакатон, на хакатоне были такие-то проекты.

Я посмотрел, думаю: «Классная идея».

Там было написано, что они обещали к католическому Рождеству выложить апп.

Я такой: «О! 25 число! Пойду смотреть, выполнили ли обещание». Смотрю — выполнили.

Только появился. Я на него кликаю. Открываю и думаю: «Блин, это тема.

Она полетит». «Она полетит по-любому. Я даже знаю, как её продвигать».

Смотрю, кто паблишер. Там написано индийское имя: Yauheni Neuhen.

Когда белорусы транслитерируются в латиницу, это очень всегда смешно читать. Он Явгени Невгень*.

Понимаешь, да? Yauheni Neuhen. Я реально подумал, индусы. Думаю: «Подождите! Читал же про белорусов!» Нашёл в «Фейсбуке» его, пишу ему сообщение, трынь! — и подгружается история, что человек писал мне полтора года, а Facebook всё это фильтровал, и я не видел.

И мне так неудобно стало. Мы договорились встретиться. Пообщались с ним.

Пообщались с Юрой Гурским, с которым он уже был знаком, он был ментором этого проекта. Они сказали: «Деньги нам прям щас не нужны — не на что тратить».

«Но... помоги нам в Штатах». «Ты же в Штатах.

Помоги нам вырасти в Штатах». «У нас 500 пользователей. Мы хотим вырасти».

— Ну я стал... — Пятьсот..? — Пятьсот пользователей было всего. Я был пользователь №515.

Это были друзья и знакомые Жени, Серёжи и ещё одного Жени. Для тех, кто до сих пор пользуется «Одноклассниками», объясни, что такое «Маскарад».

Это маски, которые появлялись на лицах людей, когда они делали селфаки или снимали видео. В «Инстаграме» эти маски появились после того, как они купили вас. Да, в «Инстаграме», в других продуктах компании Facebook, таких как Messenger и, собственно говоря, сам апп Facebook, это наши технологии, наша платформа и наши маски.

То есть Facebook купил у вас не просто приложуху, а технологию, и после этого в свои продукты стал её интегрировать? Да, идея была в том, чтобы купить, собственно говоря, команду, которая занималась разработкой всего этого, всех технологий, арта, и сами технологии. То есть само приложение как таковое даже особо не было интересно.

Было интересно, чтобы такое же появилось в других продуктах «Фейсбука». Вот это важная вещь. То есть когда такая компания, как Facebook, покупает приложение, она не иконку из «Эпл Стора» покупает — она покупает технологию? Конечно.

Стэнфордский университет

В большинстве случаев, ну, почти всегда, аудитория, которая есть у продукта, для «Фейсбука» не так сильно интересна, поскольку Facebook — это... — Там и так нормально с аудиторией. — ...несколько миллиардов пользователей.

Миллиардов. И мало кто может приблизиться к такому числу.

Поэтому они покупают технологии и людей, кто стоит за этими технологиями. — Это случилось в марте 2016-го? — Да. А напомни, сторис инстаграмовские были тогда уже? В этом и был план компании Facebook — запустить сторис в том числе на базе масок.

— То есть они запустились позже? — Да. Я так понимаю, что одна из причин, почему сторис так взлетели, — это в том числе потому, что там куча вот этих приблуд всяких была, в том числе маски. Всяких арт-инструментов, да.

Типа нарисовать что-нибудь, маску надеть. Вот так я смысл сделки понял сейчас.

Я понял, для чего это существует. Потому что когда в целом покупают приложение, а у вас тогда, сколько, десять миллионов пользователей было? Ну, тридцать. Тридцать к тому моменту.

Окей. Ну неважно. ...непонятно, что с ними делать дальше.

Почему покупать надо вас? Почему не нанять, например, кого-то одного из вас, чтобы он всё объяснил? Ну, во-первых, начнём с того, что сама технология не была уникальной. Существовали даже открытые исходные коды похожих технологий. Основная технология называется Face Tracking, трекинг лиц.

Такие технологии были доступны, просто если ты зайдёшь и скачаешь их на github или ещё где-нибудь. Просто наша технология, которую разработал наш кофаундер компании «Маскарад», его зовут Женя Зетепякин, он, собственно говоря, автор этой технологии, она была наиболее быстрая для мобильных телефонов. Как известно, мобильные телефоны имеют некоторые ограничения с точки зрения производительности.

И его вот такая вот научная деятельность, Жени Затепякина, была в том, чтобы разработать такой алгоритм, который будет работать максимально чётко, точно и быстро на мобильных телефонах. Мы сделали классную штуку с Джимми Киммелом.

— Вы это сделали? — Да, да.

— Не он сам заметил это? Его директор подписался на Женю Затепякина, одного из кофаундеров, в «Твиттере». Он об этом сказал. Я полез смотреть, написал ему директ-сообщение, говорю: «Чувак, привет, тебе нравится “Маскарад”?» На что он ответил: «Да.

Он нравится мне и дочке Джимми». «Классная аппка. Ребята — молодцы».

Я говорю: «Давай созвонимся». Вот.

Поговорили.

Я сделал хорошую домашнюю работу — я посмотрел 20 выпусков Киммела, понял, что он не любит Мэтта Деймона. От него девушка ушла к Мэтту Деймону. И он в каждой передаче говорит о том, что: «Вот у нас там...» Для тех, кто не знает, Шоу Джимми Киммела — это «Вечерний Ургант».

— Один из «Вечерних Ургантов». — Да.

Их здесь много.

Они все одинаковые. И годам он стебёт Мэтта Деймона. «А в конце у нас будет Мэтт Деймон».

А потом: «Извините, на Мэтта не хватило времени».

Я ему говорю: «Джимми, а давай мы сделаем тебе маску тебя?» Он говорит: «А сделайте ещё Гильермо. У меня вот есть...» Как у нас...

— Хрусталёв.

— Хрусталёв. У них — Гильермо. Говорю: «Без проблем.

Мы тебе ещё сделаем Мэтта Деймона маску».

«Можешь примерить». Он поржал. Мы не успели, а у него уже надо было выходить.

И он в итоге говорит: «Ладно. Хрен с вами. У вас классная аппка.

Я вас просто так покажу».

Показал нас один раз. Они посмеялись, поржали. Это ушло в эфир.

Народ заметил. А потом мы доделали маску. Прислали ему и сказали: «Джимми, вот твоя маска.

Вот — Гильермо. А на Мэтта не хватило времени». Он смеялся минут пять безостановочно по телефону.

Говорит: «Ну ладно. Теперь я обязан вас ещё раз показать».

И выделил нам минут пять эфирного времени. И через пять дней сделка по «Фейсбуку» была закрыта? Не закрыта.

В процессе она была, да. — Четверо суток сделка шла, да? — Она была очень быстрая. В эти дни входили выходные дни, когда нам приходилось платить юристам по двойному прайсу.

Facebook по какой-то причине хотел это сделать максимально быстро. Скорее всего, просто чтобы эта информация не просочилась в другие корпорации, которые могли бы просто прийти и предложить нам больше.

Ну или что-то ещё могло произойти. Чтоб не было утечки.

И они хотели максимально быстро закрыть сделку, да.

То есть это прям вот сутки — ты и ночью должен был быть в офисе, и всё остальное, пока юристы шерстили бумагами? Или ты физически не присутствовал? Они не сидели четыре дня с бумагами — вот прям вот мы СИДЕЛИ. Мы не сидели четыре дня с юристами в офисе с бумагами.

Это включало работу разных людей: белорусских юристов, юристов «Фейсбука», наших юристов американских. Много было сделано работы, и мы работали в две смены — белорусский офис, американский офис.

Как оценивается твоя работа в таких случаях? Как договоришься. В зависимости от того, что ты делаешь.

Если ты такой прям strategic advisor, который делает M&A, то это процентов 4, 5, 6.

Если ты просто познакомил их и они сделали сделку, это 1%. Женя Невгень вышел из этой сделки мультимиллионером? Женя Невгень — очень успешный и талантливый молодой человек.

Цифры не могу подтверждать.

Миллионы зелени в 23 года — тяжело ли это? Меня спросили спустя, наверно, месяц после сделки на какой-то конференции в Минске: как поменялась моя жизнь? И я сказал: «Ну, теперь я езжу на такси». Потому что до этого мы ездили на общественном транспорте. И примерно в таком вот режиме прошли первые несколько лет.

То есть те деньги, которые мы получали...

Ещё что важно, мы получили всю сумму, естественно, не сразу. Не было такого, что у нас все деньги от сделки появились на счету в один момент.

Это происходило постепенно, что, на самом деле, очень здоровая история. И плюс, мы старались деньги сразу же инвестировать. То есть не было, что мы их как-то тратили на какие-то дорогие вещи.

Основные вещи, которые мы хотели бы сделать, когда у нас появились хоть какие-то деньги, мы всё это делали, но не было такого, чтобы у нас прямо как-то сильно поменялось мировоззрение. (музыкальная заставка) Что это? Это наше приложение, которое мы делаем бывшей командой «Маскарада», называется Loóna.

(Дудь) Как рок-группу из России. Помогает людям заснуть...

подготовиться ко сну — расслабиться после работы, отключиться от... Знаешь, многие люди сидят в «Инстаграме» и смотрят YouTube, просто потому что они не могут вот сразу же, придя с работы, лечь в кровать и отрубиться.

Я знаю, что многие...

Я вижу, что ты входишь в число людей, которые вырубаются сразу же.

Да, абсолютно.

— Но... — И не сидишь в «Инстаграме» перед сном.

— Нет.

Но вот правда в том, что большие числа, большое количество людей, они, на самом деле, не могут сразу же заснуть. Они продолжают думать о чём-то, что происходило в течение дня, о каких-то своих заботах, делах, о планах на следующий день, и им нужно отключиться.

Что нужно делать? Окрашивать? У нас есть какое-то количество сцен. Это всё некие места. — То есть это такая механическая...

— А свайпом что будет? Когда ты заканчиваешь раскрашивать сцену, включается слип-стори.

Это история про конкретно это место. И тогда уже пользователь выключает экран, кладёт себе на тумбочку и слушает эту историю, которая уже полностью погружает в сон. — На английском история? — Да, на английском.

А, то есть белорусы снова запустили сразу на глобальный рынок.

Скорее всего, у нас появится и русский язык тоже. Что ты думаешь о «Маскараде»? Я безумно удивлён то, как этот проект с самого начала развивался, и то, чем он стал, и то, как это положило в каком-то смысле начало бума белорусской индустрии.

Сейчас очень много проектов, которые основали либо софаундеры MSQRD, либо те, кто работали там. Успех — наш общий, СНГ, потому что когда мы сейчас презентуем нас, многие знают успех MSQRD, успех «Призмы», успех «Варгейминга».

Помогает нам ещё проще продвигать дорогу к инвестициям.

Типа, чуваки, с которыми можно иметь дело? Да! Если у них получилось, почему нет? Потому что до этого было мало успешных кейсов продажи компаний в Долине. — (Дудь) У тебя собака из Белоруссии? — Да! Из Минска. Она швейцарская овчарка, но она родом из Белоруссии.

— Тебе её просто подарили партнёры или что? — Нет. Я её купил.

Мы хотели купить именно эту породу. В Москве на них были очереди.

Ещё до зачатия щенков они все продаются. То есть там трындец как бы. «Мы планируем вязку кобеля с сукой через три месяца».

«Скорее всего, будет 4-5 щенков». «Мы их продаём уже сейчас».

(Давыдов смеётся) (Дудь) Охренеть. То есть у чуваков свой стартап там? Там вообще как бы! И мне тётя говорит: «У меня знакомая заводчица, но она в Минске.

Придётся порулить за собачкой». Ну мы порулили. Съездили забрали собаку, привезли.

А у тебя мания на белорусов, да? Нет! На самом деле, собака — это первая и самая неудачная моя белорусская инвестиция. Остальные все были хорошие.

Компания «Маскарад», по легенде, ну или по факту...

Компания «Маскарад» родилась по итогам 48-часового хакатона. В этом есть доля правды, да. Вы собрались...

Хакатон — это мероприятие, на котором программисты чё-то изобретают. Я это знаю не потому, что умный, а потому, что на sports.ru они бывали регулярно. И поэтому я это видел.

И вы там впервые показали эту историю с масками и всем остальным. Я читал, что среди масок, которые там были, была маска с усами.

(Невгень смеётся) Принадлежала она Александру Лукашенко. Это правда? Это правда. Но этой маски никогда не было в публичном доступе.

То есть... У нас была забавная история.

Мы когда пришли на хакатон, у нас были конечно какие-то наработки. И самое главное — что у нас была технология фейстрекинга, но по приложению у нас не всё было готово. Точнее, вообще по правилам хакатона ничего не должно быть готово.

Да.

И мы бо́льшую часть разработки конечно делали на самом хакатоне. Мы не успевали сделать весь тот арт, все те маски, которые хотели сделать. И мы решили взять лица каких-то узнаваемых людей.

Ну а кто у нас самый известный белорус, самый узнаваемый белорус? Поэтому в рамках хакатона, да, у нас была эта маска. Но мы понимали, что... ...в паблик с этим выходить будет нельзя, и после хакатона у нас этой маски уже не было.

А почему нельзя? Ну, для начала, у нас в уголовном кодексе есть статья про оскорбление президента.

Как минимум этого было достаточно. (смеётся) Братские страны. Сейчас Невгень занимается стартапом Flo.

Да.

Образование

Ну, он акционер. — Приложение про менструальные циклы.

— Да. Офигенная тема же! В итоге там у них какое-то страшное... 80 миллионов женщин по всему миру ведут...

трекают свои циклы. И это приносит деньги? Это приносит деньги. Они подписки платят за это.

Потому что... Блин, цикл может сбиться. Он же не по календарю.

Он под кучей разных факторов. И знать, когда у тебя будет цикл, очень полезно.

Во Flo у нас несколько сотен тысяч женщин в месяц хотели забеременеть и забеременели. И сама идея того, что теперь люди понимают, что с ними происходит, происходит с их телом, с их здоровьем, — нас это очень греет.

В этом есть призвание для нас.

В этом есть мечта. Loóna, наше приложение для сна.

Оно... Опять-таки, люди становятся продуктивнее за счёт того, что они высыпаются. И мы понимаем, что это некий импакт.

То есть это что-то, что имеет значение, что-то, что имеет смысл. И для нас это очень важно. Кто вам это делает? Это снова белорусы? Белорусы, которые сидят в Гомеле, в Гродно, в Витебске.

Да, это белорусские ребята, но... Сейчас нанять людей в Белоруссии становится всё сложнее и сложнее.

В Белоруссии сейчас достаточно много IT-компаний и очень большая конкуренция за кадры. Мы нанимаем людей со всего мира. Мы перевозим людей с Украины, из России, встречаем в аэропорту, привозим, садим, помогаем всё сделать.

Конкретно для этого продукта прямо сейчас у нас идёт достаточно большая HR-кампания. Ну, хай...

Вы ищете... Подожди. Ты хочешь сказать, что белорусские программисты уже настолько в шоколаде, что вам приходится нанимать из России и из Украины? — Типа, они настолько востребованы, что проще привозить из соседних стран? — Да, получается так.

(Невгень смеётся) Однозначно можно сказать, что профессия программиста очень популярна в Белоруссии. Почему вас так много? — Программистов? — Да. Почему из Белоруссии они прут? Почему тут тебе «Варгейминг» создали, тут тебе придумали «Маскарад»? И дальше, дальше, дальше.

Почему? Много умных людей.

Нефти нет.

Может, поэтому. Нефти нет? Ну, чуть-чуть там есть. Но почти нет.

Какая причина, а? — Мне кажется, что это связано. — Как? Это связано тем, что когда у тебя маленькая страна, в которой маленький внутренний рынок, приходится делать что-то для всей планеты Земля.

Возможно, по этой причине Израиль — такая сильная IT-страна. Эстония. Маленькая страна.

Внутри рынка нет. Хочешь не хочешь — приходится чё-то выдумывать, чтобы зарабатывать деньги. У них нет внутреннего рынка.

То есть им в Белоруссии никому невозможно ничего продать. У них денег нет это купить. То есть: русский предприниматель начинает делать инновационную штуку.

Он её начинает делать под кого? Под Газпром, под МТС, под Сбербанк — под кого-то из местных. — Или просто под русский рынок. — Просто под русский рынок.

В итоге он начинает на этом что-то зарабатывать, и за рубеж он уже выйти не может. — Почему? — Потому что бизнесы везде разные. Во всех компаниях разная ментальность, разные продукты нужны.

— А белорусы? — А белорусам некому продавать! Они сразу делают на американский или на глобальный рынок.

Две страны таких: Беларусь и Израиль.

А ещё у них круто на это смотрит власть. Смешно, да? Приехал сюда директор Технопарка. — Так? — Который там — государственный деятель.

Мне говорят: «Коль, встреться. Офигенный мужик». Стоп.

Что такое Технопарк? — В Минске есть... — А! Это минское Сколково? — Это правильное Сколково. Так? Я общаюсь с человеком, понимаю, что у них вообще мозги на месте.

Там, например, такая фраза прозвучала: «Если я вижу, что белорус едет в Кремниевую долину делать стартап, «или едет на работу в Google, «я ему помогу чем смогу». «Я поеду к нему домой и вещи ему соберу». «Потому что я знаю, что он либо вернётся «со знаниями и деньгами, «но самое главное — со знаниями о том, как надо делать, «либо он будет нанимать белорусов оттуда, «потому что он знает их, потому что он знает, как с ними работать, «и в нашу страну польются деньги и знания».

Вот эта сейчас галочка и гимнастическое упражнение в сторону GR белорусского сейчас засчитано, безусловно, тебе как инвестору... Подожди! Я искренне говорю! Да. Ответь тогда мне на вопрос, как эта позиция сочетается с тем, что глава «Воргейминга» уже много лет живёт на Кипре? Слушай, в Белоруссии непросто делать крупный бизнес! Можно посмотреть, как...

Ещё раз: как эта фраза сочетается с тем, что белорусская власть поддерживает всех стартаперов... — (Давыдов) Они делают это... — ...если глава ГЛАВНЕЙШЕЙ корпорации Белоруссии...

А Прокопеня сидел в тюрьме. — Да.

Как это сочетается? — Ну трындец же! Я не говорю, что они хорошие и молодцы.

Я говорю, что они делают правильные шаги! У нас-то в России даже и такого нет! А ещё ты знаешь про белорусский бизнес анекдот, шутку точнее? Белорусские бизнесмены — они как в троллейбусе: половина сидит, а половина трясётся. (смеётся) Да... Ну вот и как ты можешь говорить про..? Если бы Илон Маск был в Белоруссии, то он ещё за PayPal бы не отсидел.

Вот такая шутка. Ну, её ещё про Россию иногда говорят.

Я не призываю делать бизнес в Белоруссии. Я отвечаю на вопрос: почему у белорусов так прёт IT? Это сочетание отсутствия рынка, того, что им меньше вставляют палки в колёса на ранних...

Если у Белорусского... Почему стартаперам хорошо в Белоруссии? У них нечего отобрать. У них ни хрена нет.

Поэтому их поддерживают.

Если они там построят крупную компанию, да, тогда начнутся проблемы. Тогда сразу появится куча людей, которые такие: «О, там деньги лежат!» Ну это же логично.

А у стартаперов ничего нет. И рынка нет.

И страна нищая. Поэтому ты сразу делаешь штуку, которая конкурирует с «Гуглом». У вас же есть Сколково своё? Парк высоких технологий.

— И он работает в отличие от Сколково? — Да. ПВТ — это государственная организация, которая собирает вокруг себя технологические компании.

Главное преимущество, которое получают эти компании, — это льготный налоговый режим. То есть нужно соответствовать неким правилам, нужно иметь бизнес-план, нужно соответствовать этому бизнес-плану. Тогда компанию принимают в резиденты Парка высоких технологий, и тогда у этих компаний льготная налоговая ставка.

— Твори-развивайся, да? — Да. Но по правилам. По правилам.

Это в Минске? В принципе, компания необязательно должна быть физически в каком-то месте.

Она может находиться в любом месте. То есть Парка не существует? — Он существует.

— Да? Там есть какие-то образовательные условия, там есть коворкинг, там можно снять офис для IT-компании, но в основном это всё распределённая история.

(музыкальная заставка) (приглушённые звуки улицы) (Дудь) Как дела у собаки? У собаки прекрасно дела.

Она очень рада. Тут знакомые рассказали, что у них собака даже получила травму — вывих хвоста.

Потому что дома все всё время, и она просто всё время махала хвостом. Моя держится пока. У неё сильный хвост.

(Дудь) Мы показывали ваш Добрый дом. Это всё было очень мило, когда людям можно было выходить.

А вот когда вы не можете выходить, так ли там всё замечательно и цветочно? Слушай, я благодарен судьбе за то, что оказался в этой ситуации именно в этом доме и именно в такой ситуации, потому что... Я тебе объясню почему.

Мне звонит приятель, говорит: «Слушай, у нас тут дом с бассейном».

«И мы тут сидим в бассейне». Я говорю: «А у меня тут дом...

с людьми». «С другими людьми, с которыми можно поговорить на расстоянии два метра».

И он такой: «Блииин!» Понимаешь? — В этой ситуации... — И завидует? — ...соседей, друзей, близких. Ну конечно! С которыми можно выйти во двор.

Мы соблюдаем правила изоляции. У нас несколько этажей с ребятами, но общий двор. Мы соблюдаем правила изоляции, но мы можем выйти, допустим, во двор, рассесться поодаль и болтать, пить чай, петь песни под гитару.

Мы устраиваем всякие ивенты в «Зуме». То есть мои соседи, ребята... Дима Думик организовал совершенно потрясающий такой типа танец по «Зуму», который сейчас собирает людей со всего мира сотнями, и люди одновременно танцуют как бы у себя дома, но как бы вместе.

Оказалась потрясающая зарядка и физически, и ментально. В Долине все в основном работали удалённо или были к этому готовы.

То есть была инфраструктура у всех. Поэтому когда пошли самые первые новости из Китая, народ забрал своих детей из школ и ушёл на самоизоляцию.

То, что сейчас происходит за твоей спиной, — это называется «самоизоляция», да? Мне очень повезло. Я, на самом деле, понимаю, что я как будто специально готовился для того, что сейчас происходит.

Мне повезло ещё сильнее — у меня тут застряли тесть с тёщей. Повезло ли? Конечно повезло! Это святые люди.

Они терпят моих детей. Когда мы стали сходить с ума, как и все, в первые две недели, когда стало понятно, что кровать превратилась и в рабочее место, и там же кости от курицы после вчерашнего обеда, и там же кот спит — вот это вот всё, мы решили что-то с этим сделать.

И моя Таня, моя жена, написала расписание на стене, и мы стали симулировать нормальную жизнь. Мы стали просыпаться вовремя, одеваться в рабочее, потом выходить и обходить вокруг дома несколько кругов в течение получаса, чтобы почувствовать, что мы дошли до школы, потом возвращаться и только потом садиться за ноутбуки и что-то делать. И жизнь стала напоминать более- менее нормальную жизнь.

Мы сняли несколько часов видео про то, как устроена Долина, про то, как появляются стартапы, все вот эти сложные взаимосвязи, все эти вдохновляющие истории и прочие цепочки взаимодействий. Неужели всё это теперь неактуально? Это... Это актуально будет навсегда.

Что-то останется, что-то изменится. Что-то станет гораздо сильнее, что-то, я думаю, уйдёт навсегда.

Что уйдёт навсегда, как ты думаешь? Приоритезация такой локации, пожалуй, чрезмерная совершенно. Одно из изменений, которое уже начинало двигаться.

Такая микролокация, чтоб быть непосредственно в Маунтен-Вью, непосредственно в Пало-Альто, непосредственно в Сан-Франциско. Это уже понемножку начинало сдвигаться.

Кто-то переезжал на другую сторону залива в Окленд, просто потому что там дешевле и, может быть, лучше жить с семьёй. Кто-то уезжал в ближайшие пригороды.

Некоторые компании долинские говорили: «Хорошо, у нас есть хаб здесь, хаб здесь, хаб здесь». Square такое говорил, например: «Теперь наш новый хаб — удалёнка».

Почему была настолько ценна эта гиперконцентрация такая локальная? Потому что ты можешь тут с кем угодно в индустрии встретиться буквально за 10 минут, случайно пересечься. Суп такой волшебный.

А сейчас, когда этот волшебный суп весь перелез в Zoom, внезапно оказывается, что не так уж и важно, где ты находишься.

Важен дух. Важна культура. И вот дух, культура — они безусловно все сохранятся.

И да, безусловно, это будет большая-большая деревня, просто эта деревня географически гораздо больше будет. Но все вот эти истории: про конкурентность, про постоянно поступающую новую кровь, про толерантность к незнакомому и сумасшедшему, толерантность к провалу, Стэнфорд как некая цитадель образования, которая аккумулирует вокруг себя новую кровь, умы и прочие вещи, — всё это останется, даже несмотря на коронавирус и несмотря на то, что физически присутствовать рядом друг с другом необязательно? Отличное перечисление ключевых слотов.

Да, это всё конечно же останется. Социальные связи меняются — то же самое.

Не только человеку тяжелее работать, но ещё и менеджеру сложнее управлять подчинёнными. Многие менеджеры начинаются такой...

Это называется «чайка-менеджмент» — когда ты прилетел, поорал, накакал и улетел. А ты не знаешь, на самом деле, что твои люди делают, потому что ты их не видишь, тебе вообще непривычно. Если у тебя нет достаточного количества инструментов, то ты превращаешься в чайку.

(просмеявшись последние 10 секунд) «Чайка-менеджмент»! Блин! Как точно! Я недавно читал про ребят из Украины, которые сделали стартап для ресторанов. И он позволял заказывать еду до того, как ты пришёл в ресторан. Казало бы, по идее, сейчас их стартап, они как раз трейдились, сейчас их стартап должен был бы как раз подохнуть.

Но вот в этом идея долиновского мышления — быстрая адаптация. Они мгновенно свой стартап перепрофилировали, пивотнули на то, чтобы рестораны, которые не умели раньше доставлять, могли быстро научиться принимать заказы и доставлять еду удалённо. То есть вот эта быстрая реакция к меняющимся условиям — это самая ДНК Долины.

И мы сейчас его видим. Zoom — главная компания коронавируса? Пожалуй, да. Zoom и всё, что связано с телемедициной, всё, что связано с онлайн-образованием.

Есть много неконсюмерских компаний, которые работают с бизнесами, которые тоже от этого очень сильно выиграли. Но Zoom, он на поверхности конечно.

Zoom вырастил пользовательскую базу в 20 раз. — Двадцать? — С десяти миллионов до двухсот миллионов пользователей.

Сша

А если в деньги это перевести, то как это? Ну это такой вот скачок, который потом... Многие не продлят свои платные аккаунты. Что самое важное — меняются пользовательские привычки.

Пользовательская привычка — это штука, обладающая потрясающей инерцией. Как только у компании получается свой продукт превратить в пользовательскую привычку большой категории людей, у них огромный успех. Zoom сейчас становится пользовательской привычкой 200 миллионов человек.

Поэтому, да, они, ну не в 20 раз, но в 10 в деньгах вырастут. А сколько они стоили до короны? Там, на самом деле, акции не сильно выросли, они выросли всего процентов на 30. Сейчас Zoom стоит, как Uber и Lyft вместе взятые.

Но до этого он стоил не сильно меньше. Потому что инвесторы уже возлагали на них огромные надежды.

Одна, две, три компании, которые стрельну́ли сильнее всех во время короны? Моя. Да, очень скромно! Никакой скромности.

Мне просто проще говорить про то, что я знаю. У нас конкретно, в «Эквиде», мы счастливы тем, что мы в одном проценте не затронуты, и на самом деле, даже нам сейчас в какой-то степени проще.

Почему? Потому что мы... Мы что делаем? Мы помогаем бизнесам переходить в онлайн. Мы всегда этим занимались.

Спрос на это сейчас невероятный. И получается, что мы неким были бизнесом всегда, который очень дружественен был к работе из дома.

У нас нет каких-то там часов. Никто за тобой не следит, что надо со стольки до стольки быть на работе. Ты можешь вообще не прийти.

Мы до этого просто были дружественны к работе из дома. А сейчас мы просто недружественны к работе из офиса. Раньше был выбор: дом или офис.

Сейчас в выборе офис отсутствует. Поэтому трансформация была очень простая.

Мы наши офисы закрыли сильно раньше, чем обязаны были это сделать в Калифорнии или в России. В этом плане для нас логистически проще. Но...

Спрос у нас утроился. В этом контексте конечно для нас очень важна ответственность. Почему? Потому что тут уже играет очень хорошо долинская ментальность.

Какая долинская ментальность? Долинская ментальность в том, что ты всегда играешь на большую победу в будущем, а не на кэш прямо сегодня. И поэтому мы знаем, что у нас кэш есть.

И когда у малых бизнесов такая задница происходит, наша задача — им помочь. Поэтому мы просто...

У нас и так-то были бесплатные планы. Мы наши бесплатные планы очень сильно расширили.

Притащили в эти бесплатные планы вещи, которые раньше были только платными. Например, поддержка подарочных сертификатов.

Бизнесы, которые закрылись... Это одна из тем локальная сейчас — поддержи родную кафешку...

(Дудь) Ну это как фьючерс фактически? Как донат или фьючерс. Да, да. Абсолютно так.

И мы просто всё это притащили в бесплатные планы, чтобы этим чувакам помогать. То есть мы по множеству тарифных планов просто сказали: «В 2020-м деньги не берём». «Плохой, сложный год».

Високосный, да? «Поэтому давайте о деньгах в этом году не разговариваем, просто пользуйтесь». Это очень важный момент, потому что в мире Долины есть такое понятие, как LTV, «long-term customer value». И твоя текущая выручка не так важна, как LTV, долговременная ценность клиента.

А есть компании, которых корона прям убила? Убила? Конечно. Трэвел убила.

А крупные? Вот именно бренды, к которым мы привыкли. В основном эти бренды спасут. Если это бренды американские, Expedia, Booking.com, авиалинии все — их спасут.

Им просто печатают деньги.

По сути, их убытки разделяют на всё общество. В случае Америки — на всё мировое общество, потому что все на долларе немножко завязаны. А делает это государство? Да, делает это государство.

Государство понимает, что намного лучше получить общий экономический убыток, чем условные 100 тысяч безработных в каком-то секторе.

Но это если маленький сектор.

Если сектор большой, такой как авиалинии, то там может намного серьёзнее бабахнуть.

Оцени, что будет с Tesla.

Когда мы ехали в Долину, мы ехали туда тестировать русский стереотип: «Маск? Да не специалист!» «Tesla — это мыльный пузырь!» И нас все убеждали, что это не совсем мыльный пузырь, у них есть инфраструктура, у них есть продукт и прочие, прочие вещи. А сейчас? Tesla — великая компания. У меня...

Я не знаю, не хочу сейчас таскаться с камерой, но у меня сейчас за окном стоит разобранный мотоцикл. Я отключил от него аккумуляторную батарею, потому что кончилось топливо, я не хочу ехать на заправку, трогать все эти шланги. Потом.

У меня машина тоже стоит пустая. Но Tesla — это сейчас единственный транспорт, на котором я езжу.

Потому что она всегда заряжена. На крыше солнечные батареи.

То есть...

Полнейшая автономия. Ничего не нужно.

Я с удовольствием на ней езжу. Более того...

Идеальная компания? Нет. С потребительской точки зрения.

У меня, например, вот эти модные их выезжающие ручки у меня часто ломаются. Недавно ко мне приезжал сервис тесловский. Опять же, они идеально приспособлены для этого мира.

— Потому что сервис я заказал через мобильное приложение. — А-а! Приехал этот чувак.

МОБИЛЬНЫЙ сервис! То есть я никуда не ехал. Сервис приезжает к тебе. Починили ручку, помахали мне ручкой, и мне в приложение пришла нотификация «Оплатить за сервис», я оплатил.

Всё.

То есть идеально приспособлены для мира короны. Но в любом случае мир короны пройдёт, а Tesla останется.

Это великая компания. Это великая идея.

Короче, я думаю, что Маск всё прекрасно сделает. Я поехал посмотреть зубы собаке в ветеринарку.

Записался к ним. Они говорят: «Вы, когда приедете, из машине не выходите, позвоните».

Я приезжаю, там всё обвешано знаками «Не выходите», «Не заходите». Звоню им, говорю: «Я приехал». Вышла медсестра, забрала собаку, не трогая ни меня, ни машину, на приличном таком расстоянии.

И ушла. И мне снова перезванивает врач.

Мы с врачом, общаясь по телефону, я ему рассказываю на что мне жалуются.

До этого я конечно все анкеты, все документы заполнил в онлайне. После этого они мне собаку вернули, точно так же не касаясь, и перезвонили, сказали: «Пожалуйста, продиктуйте данные вашей карточки и страховки «для того, чтобы мы с вас деньги взяли». То есть маленький, из четырёх врачей состоящий, ветцентр в нашей деревне за неделю превратился в онлайн-бизнес, у которого всё подключено: онлайн-платежи, онлайн-запись, онлайн-документы, электронная подпись.

Прям круто! Я надеюсь, что это со всеми бизнесами произойдёт.

Потому что мне никогда не нравилось сидеть в очередях в ветцентре.

Надо сказать, я никогда не был защитником геройства Долины, то что технологии — вот это всё. Я всегда с настороженностью отношусь: «А точно хорошо то, что мы делаем, или это уже чересчур?» Но в данном случае, в данной ситуации, благодаря Долине, половина мира всё-таки как-то продолжает функционировать. Мы продолжаем шопиться, заказывать еду, продолжаем ходить в школу по «Зуму», продолжаем работать и так далее.

Возможно, это такой сеанс самоуспокоения, но нам казалось, что если откуда-то и придёт починка мира, потому что, очевидно, мир надо будет чинить, всю его систему, то, как он устроен, то она будет приходить из таких мест, как Долина, где есть мозги, деньги и давнее устойчивое умение этих мозгов и этих денег работать вместе на благо мира. Я сейчас просто сам себя успокаиваю, я делаю так, чтобы работа не пропала, или это действительно похоже на правду? Это похоже на правду.

Несмотря на то, что новых связей здесь не создаётся, отсюда никуда не делись мозги, отсюда никуда не делись деньги. И отсюда никуда не делась монокультура, монокультура людей, которые хотят менять мир, делать его лучше, помогать другим людям — вот эти вот лейтмотивы местные. Знаешь, у каждого места есть основной мотив.

В Москве люди хотят зарабатывать. В Нью-Йорке люди хотят влияния.

А в Долине люди стремятся к тому, чтобы менять мир. То есть деньги — это средство и влияние — это средство для того, чтобы менять мир и оставлять след в истории. Народ кому здесь больше всего завидует? Тем, кто оставил след в истории, сделал что-то, что поменяло пользовательские привычки людей.

Конечно же люди в группе, в одном физическом пространстве, когда речь идёт о какой-то креативной специальности, о творчестве, они, как правило, создают что-то более эффективно, больше. Есть какая-то магия личного присутствия. И этого сейчас не хватает.

То есть моя продуктивность упала драматически. Наверное, на 50%. И я слышу то же самое от всех вокруг.

Все мои коллеги и я в том числе сейчас работаем больше, то есть мы больше проводим времени на встречах по видео, но при этом получается меньше. То есть какая-то магия человеческого общения, которая необходима и которая строится за счёт кампусов, за счёт офисов, за счёт пространств каких-то творческих, она сейчас отсутствует.

Но опять же, я считаю, что мы адаптируемся и наоборот скажем, что не нужно ничего больше, никаких кампусов. Я верю, что, скорее всего, вернёмся к тому, что нужно — нужно физическое общение, физическое пересечение.

Бесплатную еду же не уберут? (смеётся) Я думаю, бесплатную еду не уберут. Да, я думаю, что бесплатная еда останется. Серёга выдохнул! (смеётся) Серёга, приезжай! Для тебя точно есть.

(смеётся) Как только снимут ограничения, приезжай, мужик! (музыкальная заставка) Я правильно понимаю, что в последние годы именно из России едет больше народу? — Больше, чем раньше ехало из России? — Да. Был момент, было пара моментов, когда сюда приехали очень классные люди, новые, и я обнаружил себя в тусовке людей, с которыми я вряд ли обычно бы в Москве даже познакомился.

Потому что они настолько классные. — Очень талантливые ребята. — Что это за момент? После начала крымской кампании приехало очень много людей.

После 2014 года народ повалил сюда? Огромными волнами. Я ехал, зная, что сюда уехало двое-трое моих знакомых. Я думал: «Ну ладно.

Я там найду, с кем общаться». Я приехал, и мне начали каждый день писать: «Колян, привет. Я тоже переехал.

Расскажи мне, чё, где, как». «Где какие школы? Куда детей сдавать?» Просто полкурса моего приехало. — Какого? — Ну вот из вышки реально у нас здесь человек 15.

— А курс какой? — Это у нас факультет «менеджмент».

Вот просто с одного курса человек 15.

Сколько там, 200 человек на курсе? Но это, наверно, какие-то отбросы приехали? Нет. Самые бодрые товарищи и приехали. Когда программисты сейчас к тебе приходят, каким-то образом, и советуются: «Надо ли мне переезжать туда, туда?» — что ты им говоришь? — Это для меня больная тема.

— Расскажи.

Я серийный эмигрант.

Я много раз уезжал за рубеж. Мои изначальные позывы...

Их было много. Я какими-то бизнес-причинами оправдывал.

Но я думаю, реальность очень проста — я действительно считал, что «надо валить из Рашки!» Вот это вот всё хозяйство. — Ужасно. — Ужасно! Такая хрень! Люди не понимают, что когда ты уезжаешь из страны...

Как правило, ты не последний человек.

Люди жалуются на жизнь, но они, как правило, не последние люди в этой стране в этот момент. Когда ты уезжаешь, ты сбрасываешь свой социальные счёт, свои контакты. Ты иммигрант — тебе нужно какие-то новые скиллы вырабатывать.

Ты теряешь. Как правило, ты теряешь. В разном объёме, в разном...

Как правило, эмиграция — это огромная ошибка. Люди не понимают по одной простой причине. Потому что на них плохо влияют их пирс, которые уже уехали.

Как это происходит. Их кто? Ну, некая социальная сетка. Люди, которые уже уехали.

Но реальность в том, что когда ты уезжаешь, тебе плохо. Я отвечаю. Это не только я.

Я смотрю за другими людьми. Когда ты уезжаешь, у тебя есть много- много недостатков при эмиграции.

Тебе никогда в жизни никто не признается, что тебе плохо и тяжело. У меня просто самооценка достаточно раздутая, поэтому я могу легко сознаться и мне не будет больно. Я могу сознаться в каких-то слабостях.

Но большинство людей не могут. Им было бы болезненно признаться, что они сделали большую ошибку.

Ам

Вернуться они не могут. Почему? Потому что слабак? Ну потому что... Большинство людей...

У меня, опять же, у меня эти деньги есть. Я взял переехал. Я плюс-минус потеряю большую сумму на переезд — мне не жалко.

Но человек уже закоммитился. Он продал жильё здесь, уехал туда.

Вот эта транзакция перехода, она дорогая, и человек, как правило, вернуться не может. Или дорого. Тяжело принять это решение.

Я помню, как мне тяжело было принять решение о возвращении.

Два раза. Я два раза его принимал, и два раза нужно было себя заставлять.

«Ну что ж ты, сдашься?» — и так далее. Но я его принимал. Человек типичный сознаться, что это плохое решение, не может.

Но то, что он может, — это проецировать счастье на родину, потому что местным он не может проецировать счастье. Скорее всего, местным за ту же работу больше платят.

Местные живут в районе получше. Среди местных он будет, ну, так себе.

А постольку-поскольку в России есть другие, которые тоже хотят уехать, а у него-то получилось, то он может проец... То есть у него такая отстройка того, что «я молодец», происходит от своих соотечественников. И он проецирует «я молодец» на соотечественников.

Все же мечтают о Долине? Не все. Не все. Очень много людей, которые говорят: «Я не хочу никуда».

Многие говорят: «Да нахрена эта ваша Долина? Она ужасная. Я хочу в Европе жить». — С Россией они связывают себя? — Многие, да.

Там есть что им делать? Работать на людей, которые уехали на Запад, или работать на западные компании, или на китайские компании. — Так, а наши компании? — Либо на государство. Либо на государство? «Яндекс» ты тоже уже считаешь государством? Нет, «Яндекс» пока ещё нет.

«Яндекс» скоро станет, но пока ещё держится. — Это островок свободы.

— Ты грустишь когда смотришь за тем, что происходит с «Яндексом»? — Очень грущу. — А что именно твою грусть вызывает? Слушай, «Яндекс» изначально был, наверно, самым свободным таким островом в свободном море интернета. И культура этой компании выстраивалась Ильёй Сегаловичем в большей степени.

Когда его не стало, «Яндекс» начал сам изнутри меняться.

И потом его начали внешние силы гнуть, и он начал гнуться.

При Илье он бы не гнулся, я думаю. Простой, логичный вопрос: почему вы стремились сюда, а не в МГУ или в РЭШ, или куда угодно ещё? То есть почему не в России? Самое важное для учёного — это коллектив. И на втором месте — это студенты.

Когда я говорю слово «коллектив», то это научный коллектив. Ты хочешь работать с людьми, которые много чего достигли, которые очень умные и с которыми интересно общаться. Топовые университеты — это обычно университеты, где очень интересный научный состав.

И в Стэнфорде каждый профессор — это не только в своей области, но также это человек, с которым безумно интересно общаться по науке и не только по науке.

Это первое. Второе — это студенты.

Качество студентов здесь совершенно потрясающее.

Третье, и что оказалось очень важное, и что я не сразу понял, возможно, — что Стэнфордский университет очень спокойно относится к тому, что ты делаешь. То есть с одной стороны ты должен достигнуть необычайных успехов, потому что в какой-то момент они должны тебе дать или не дать тенюр.

То есть в какой-то момент они будут судить: а стал ли ты самым выдающимся учёным в своей сфере? Но они очень спокойно относятся к: какие научные работы ты пишешь, с кем ты работаешь, какой научной темой ты точно занимаешься. И научная свобода... Понимаете, как...

Хочется дышать! Научная свобода здесь необычайно развита. Это одна из тех причин, почему я очень благодарен университету.

Потому что я пришёл, занимаясь одной темой, где добился результатов, но потом, поскольку я приехал в университет и оказался в центре Кремниевой долины, то в течение нескольких лет меня заинтересовала другая тема. Меня заинтересовала тема венчурного капитала, корпоративных инноваций и тому подобное.

И во многих других научных заведениях, я думаю, что мне было бы не так бы просто полностью перестроиться. Здесь же мне это было очень просто.

Все те молодые пацаны и девчонки, которые смотрят и думают: «Всё, я иду на физмат», «Я иду на мехмат», «Я хочу, хочу, хочу, чтобы конкретной целью был Google, Facebook, что угодно ещё», — их может ждать какое-то разочарование? Абсолютно.

Их будет ждать разочарование! Ну, их может ждать глобальное и стратегическое разочарование, исходя из того, что через 10 лет столько программистов не будет нужно в мире? Вот если они будут за какой-то такой придуманной целью гнаться, то их абсолютно будет ждать разочарование. Я думаю, что если кто-то будет какую-то область преследовать просто потому, что там будут деньги, он может разочароваться конечно. А если он будет преследовать свою страсть, а это будет в нём постоянно поддерживать стремление к совершенству и живое любопытство, то у него всё будет ништяк.

Ты говорил, что в России многое отвлекает от того, чтобы делать бизнес. — Да.

— Что именно? Постоянно есть какая-то неуверенность.

Ну условно: а не придут ли к тебе с каким-то проверками. Как только ты выйдешь на какой-то уровень, ты можешь стать интересным.

То есть... Плюс, в целом, легальное оформление работы, оно достаточно...

ну, занимает сильно больше ресурсов, чем в той же Америке. И есть примеры, когда...

Например, к Фёдору Овчинникову, который основатель «Додо Пиццы»... Ну, типа, в туалете нашли наркотики менты, и чувака таскали по инстанциям. — Он построил...

Он, по-моему, из Сыктывкара? — Да. Он построил потрясающую компанию на энергетике. Эти его пиццерии по всему миру, да? И вот в России к нему приходят, и там какая-то история про наркотики.

Ну это бред! Как только ты интересен, к тебе приходят и спрашивают. Либо история с ограничением свободы слова. То есть условно ты построил «ВКонтакте».

У тебя есть вот это media, есть оппозиционные группы. Начинается своя динамика.

Вот. И мне... Это те ограничения, это те отвлечения, которые мне не очень интересны, потому что они мешают мне...

моей цели.

Слушай, на самом деле это не плохо же, да? Белорусы же грамотную тему сказали: то, что мы уехали, — это прекрасно для страны. Потому что...

Ну слушай! Я сам столько денег в Россию инвестирую! Я налогов в России плачу охренеть сколько. Гораздо больше, чем — и создаю — чем когда я там жил. Я сейчас создал рабочих мест в России...

пару сотен. А что ты там делаешь? Там разработка кучи наших компаний портфельных.

Ну подожди. В целом, мне казалось, что такие люди всё-таки...

Правильнее, если они живут у себя в стране. Они открыты миру, и всё остальное.

Ну слушай, они же уехали без расчёта вернуться, я думаю? — Вот те половина твоего курса? — Скорее нет. Мы все как раз отличаемся тем, что... Условно «колбасная эмиграция», они уезжали, чтобы уехать.

Они уезжали откуда, а не куда. А мы поехали куда и зачем. То есть мы поехали научиться.

Мы поехали что-то сделать, чего-то достичь, с какими-то амбициями. И мы поехали с мыслью о том, что мир уже другой. В 2016 году, когда мы переезжали, уже не было таких жёстких границ.

И наш главный, пожалуй, страх — это то, что границы закроются и мы не сможем вернуться. Весь кайф ситуации в том, что мы свободно перемещаемся. Я могу завтра оказаться в Москве, быть там на встрече с кем-нибудь, сделать какой-то бизнес, послезавтра я буду в Сингапуре, потом здесь.

Это же прекрасно! Я никогда не агитировал никого уезжать откуда-то от чего-то. То есть я понимаю, что иногда людям приходится так делать. Но я так никогда не делал.

Я всегда ехал к чему-то. Если ты считаешь, что там есть то, что позволит тебе добиться своего или сделать максимально что-то полезное, блин, надо собирать чемоданы и ехать.

Если ты пока что этого не видишь, почему ТАМ ты сделаешь что-то лучше, чем где-то в другом месте, то стоит подумать и прицелиться. Я считаю, что гораздо важнее...

Я тебе говорил, кажется. Я считаю, что гораздо важнее жить ДЛЯ ТОГО, для чего ты родился, чем жить ТАМ, где ты родился.

Я считаю, что это окей. Мир стал очень маленький. Ты можешь ездить, переезжать, туда, сюда.

Если где-то у тебя есть условия, чтобы сделать то, что ты хочешь сделать, надо собирать чемоданы и ехать.

И ничего не бояться.

И знать, что будет сложно, и знать, что ты разберёшься с этими сложностями. Но уезжать потому что, типа: «Ой, здесь плохо, а там где-то будет вдруг хорошо неожиданно», — это совершенно другая история.

Мне кажется, что это не...

Это редко приводит к успеху и к счастью. Когда ты... Когда ты вынужден бежать, ты бежишь конечно.

Я понимаю.

Но, в принципе, люди, которые: «Трава зеленее на чужом газоне», — они, как правило, разочаровываются в конце концов. (музыкальная заставка) Какая эволюция настроения происходила у нас за те дни, что мы тусим в Долине? Сначала мы ехали и думали: что за странный мир? Потом мы поняли, что кого ни встретишь, это либо стартапер, либо инвестор.

Вчера вечером я уже реально искал, куда инвестировать.

(смеётся) Попала тебе бацилла, да? Да! Я просто... Как бы вот есть какое-то количество денег.

Я думал: отложу на чёрный день или детям на образование, на что-то ещё.

— Всё. Я уже ищу стартап, в какой инвестировать. — А для чего? — Для чего? — Да.

— Ну, во-первых, это интересно. — Вот. Я чувствую, что это ведёт к каким-то новым знаниям.

Ну то есть если я буду инвестировать в что-то, то, очевидно, эта тема заинтересует меня.

Ну и в-третьих — подстраховаться. У тебя хорошая мотивация.

Люди, которые приезжают и говорят: «У меня тут есть 50 лямов, надо припарковать где-то», — вот это не очень хорошая идея. Если твоя основная мотивация — это «я хочу учиться, я хочу быть причастным к созданию чего-то значительного, «и я готов ради этого терять деньги, потому что из моих ста инвестиций одна сработает», тогда тебе надо начинать инвестировать. Хотя мне Америка не нравилась никогда.

Я не думал, что перееду в Америку жить. Я был в Америке много раз, естественно.

Здесь был много раз по работе. Но я никогда не представлял, что я тут буду жить. И тут я приехал, и меня посетило ощущение, что я попал в кампус «Яндекса».

Куча светлолицых людей с горящими глазами на гироскутерах пытаются поменять будущее. Очень похоже на кампус «Яндекса». Это то, о чём я тебе говорил: Долина существует благодаря какому-то количеству людей, которые создают этот фон.

И ты в него попал. И у тебя зафонило. Но ведь это же мало чем от золотой лихорадки отличается! — Многие же инвестируют, ну признай, из желания разбогатеть.

— Да.

И это нормально.

Это экономика. Но разница между золотой лихорадкой и тем, что происходит сейчас, в том, что золото надо искать, а потом делить.

А идеи надо создавать, и создавать их можно бесконечно много, понимаешь? И более того, они размножаются. От одной хорошей идеи рождаются две ещё более хороших и так далее, и так далее. И всё это растёт, как снежный ком.

И в этом уникальность сейчас. Это не золотая лихорадка, это не игра в zero-sum game, где если один выиграл, то другой проиграл. Это место, где люди сосоздают.

И на самом деле, вся эта экосистема только улучшается. То есть, там, iPhone позволил «Ютюбу» развиться лучше, хотя Google и Apple — это конкуренты. А потом Facebook, который конкурент теоретически и тому, и другому, ещё и усиливает всю эту экосистему, потому что там ты делишься своими ссылками на YouTube, и так далее, и так далее.

Каждую компанию, которую ты пристроишь, которые теоретически все конкурируют, — на самом деле, все друг друга очень сильно усиливают. Это место, ему не 10 лет, не 20 лет и даже не 50 лет. 150 лет ему.

Сто семьдесят. 1849 год — когда здесь началась золотая лихорадка.

Это всё — последствия золотой лихорадки.

Это менталитет людей, которые копают киркой в надежде найти дохрена золота. — То же самое. Они здесь все подвержены постоянным золотым лихорадкам.

— В целом ничего не изменилось? Да. То есть вот когда в России все сходили с ума по криптовалютам и такие: «Биткойны! Покупай!» — у нас это была первая, пожалуй, золотая лихорадка после МММ. — Да.

— А здесь даже никто не заметил. Потому что здесь это каждые 15 дней происходит. Румыния, Белоруссия, Индонезия, Индия, Франция — все пытались построить «убийцу Силиконовой долины».

Но это невозможно. Можно построить что-то другое.

Потому что это же сочетание инвестиционного капитала, позитивного мышления, Стэнфорда и военных разработок после Второй Мировой войны.

(Давыдов) Оно сложилось само вокруг Стэнфорда и ещё нескольких университетов, которые тут есть, это Университет Сан-Франциско, это Беркли и Университет Санта-Клара. DARPA, это Агентство стратегических инициатив, по сути, американское, оборонное, оно раздавало гранты учёным на разную хрень. Были телепатические исследования во время Вьетнама — они пытались исследовать, можно ли психокинетические атаки устраивать на людей.

Тоже на это давали деньги.

У них была такая обширная инвестиционная программа.

И они начали давать деньги сюда, в лаборатории университетские, вокруг которых в американском праве, защищённом, начали образовываться команды людей, которые начали делать что-то, что потенциально могло быть коммерциализировано. Люди стали в это деньги вкладывать. А потом, когда оно стало большим и начало приносить деньги, эти сколотили такое состояние, что они начали инвестировать и люди, которые на них смотрели, начали инвестировать.

Государственное финансирование, военные разработки, инновации в сторону IT и интернета — аккумуляция всех этих факторов привела к рождению Долины. Её нельзя повторить.

Но можно сделать другое. И даже в Сколково нельзя повторить?! (смеётся) Щас надо... выбрать нужные слова.

Я вижу, что Россия пытается. И у нас уже есть примеры хороших компаний. Все знают о Playrix, Kaspersky, Yandex.

Yandex делает беспилотники, и одни из лучших в мире. Мы всё-таки идём своим путём.

И это хорошо. Копировать копипасту Долину ни у кого не получилось — и не надо. Так а Сколково — это тоже нормальный путь? Сколково, то, что я видел там, я пока не могу назвать ни один стартап, который достиг успеха на международном уровне.

Мы когда ехали сюда, я наткнулся на видео, которое раньше не видел.

Как НТВ рассказывает о визите Дмитрия Медведева в Кремниевую долину, который говорит, что мы откроем в Долине офис Сколково. Сейчас это выглядит просто как насмешка. Что не так со Сколково? Слушай, ну это сложный, комплексный вопрос.

Задел был хороший. Включилось много традиционных для России проблем: коррупция которая из них первая, политика — вторая и третья — это война за власть и контроль ресурсов.

Которая, по сути, — микс коррупции и политики. Это то, что случилось со Сколково. Хоть что-то Сколково произвело? По-моему, нет.

Ну если мы говорим не про бизнес-школу, которая как-то пытается и что-то делает, а про технопарк Сколково... Я ничего хорошего там не видел.

Вот объясни мне, человеку, который мечтал бы, чтобы в России было классно: почему Долина возможна там, но у нас в условном Краснодарском крае, на каком-то из кусочков морском, или где-то в другом месте, в Сколково — очень пошло это сейчас произносить, но всё равно — это невозможно никак? А ты сейчас сам рассказал почему.

Ты же начал с места, с локации. У нас когда пытаются строить, выбирают место: «Мы сейчас там забубеним инкубатор!» «Потому что программисты, они как такие тараканы, и надо их накрыть картонной коробкой, «и в коробке понятно, как всё происходит». А на самом деле, нужно инвестировать в экосистему, в этот соус, в отношения между людьми.

То есть если такое делать, то условно говоря не исходя из географии, а исходя из того, чтобы... В Академгородок Новосиба, например. Да! Абсолютно, да.

Почему у нас не делается? Время. Нетворк и время. Просто нужно меньше менять какие-то вещи.

Дать людям подрасти. Меньше разбегаться. Потому что люди часто: у них что-то начинает получаться — они валят куда-то.

А хорошо б, чтобы экосистема складывалась. Надо было начинать с того, чтобы поставить интересы инвесторов, венчурных капиталистов и бизнес-ангелов, в приоритет.

Создать законы, которые позволят им не трястись. — Как в троллейбусе? — Как в троллейбусе.

Да. У нас же приоритет у власти на её сохранение и удержание, а не на интересы инвесторов и экономику.

Это главная проблема. Высшей власти, ты имеешь в виду? А оно везде. Оно же проецируется.

Почему в российском праве никто не делает сделки инвестиционные? ФРИИ, вот этот фонд, который Агентство стратегических инициатив создало, вот они только делают сделки в российском праве. Почему? Потому что никто не верит в то, что по российскому праву ты сможешь отстоять свои интересы хозяйственные.

Все даже крошечные сделки... Я, там, работаю в компании менеджером по продажам, у меня есть свободные $3000, мой сосед делает стартап, я хочу ему эти $3000 дать. Я эту сделку пойду оформлять на Кипре где-нибудь.

Мне казалось, это чисто с точки зрения налогов делается. Нет? — Нет! Нет.

Конечно нет. — Чтобы их...

дешевле платить. Уже нет. Уже этот КИК.

Там хрен избежишь. Ты будешь в России платить... В России маленькие налоги.

Зачем убегать от 13%? Тут 50%! Нет, ну, смотря какие. На зарплату огромные налоги в России. Ну, на зарплату — да.

Но на инвестиционные...

— Но ты же зарплату не будешь через Кипр структурировать? — Ну да. Все структурируют через офшоры именно инвестиционные сделки. Там налоговая оптимизация копеечная.

Это всё делается ради английского права.

— Ну потому что наши суды..? — Чтобы в случае чего пойти судиться в палату представителей. — А Кипр подчиняется английскому праву? — Да. Одна из причин, почему Долина получилась, собственно, в Долине, — это, как ни странно, наоборот местечковость, деревенскость.

Потому что западный берег был далёк от восточного берега.

На восточном берегу были все крутые компании, которые разрабатывали всякие электронные лампы. Эти ковбои на западном берегу их втихаря там тоже производили, притыривая технологии, но до западного берега было тяжело разбираться патентным образом, и поэтому вся эта... пират-братия там приживалась.

То есть там была тусовка интересных людей. И дальше: тусовка, тусовка, тусовка, тусовка...

Это чистый нетворк.

Поэтому там работает. То есть, по сути, правильней было не строить на западе Москвы у МКАДа новый инкубатор, а просто приходить туда — ещё раз я это произнесу — в условный Академгородок, где уже десятилетиями умные люди живут рядом друг с другом и чё-то придумывают? Ну да. Тем более когда этот инкубатор с большой вероятностью такой очень государственный, очень официальный.

Это официально и круто.

Тогда, соответственно, есть какой-нибудь чиновник, говорит: «Сына моего туда!» «Давай, пошёл! Я деньги...» А человеку, может, это и не нужно совсем.

Но он пойдёт там будет учиться. А должны быть какие-то отщепенцы.

— Все прорывы делают отщепенцы, люди, которым места в жизни нет.

— Все что? Все прорывы делают отщепенцы. Джобс, он отщепенец.

Гейтс, он такой очкастый... отщепенец.

— Революции делают люди, которым нет места в нормальной жизни.

— Не чиновники? Да! Людям, у которых есть нормальная жизнь, не нужны революции. У них всё хорошо.

Вокруг университета надо делать. Там учёные.

Да. Если довольно скудно образованный гуманитарий я это понимаю, почему это не понимали чуваки, которые управляют страной? Они понимали.

Они просто понимали, что как только они какой-то выберут из существующих академгородков или из существующих мест, сразу врубится борьба за контроль ресурсов. Ты же не можешь отдать это МГУ. Это слишком много власти будет ректору МГУ.

И в Москве. Это должно быть в Подмосковье хотя бы. Ты не можешь это сделать в Академгородке Новосибирска, потому что губер это, типа, не заслужил.

Это политика. Она глупая штука, и я от неё стараюсь держаться максимально далеко.

Это не только в России невозможно. Это невозможно, в принципе...

Скорее всего, на этом этапе невозможно нигде. Я думаю, что, к сожалению или к счастью, эти условия сложились здесь, и теперь это место притягивает всех тех людей, которые способны, собственно, такие вещи делать.

Рано или поздно они все здесь оказываются. И... Если взять 10 тысяч самых главных, ключевых людей отсюда и переместить их в Россию всех вместе, то, скорее всего, там будет новая Силиконовая долина.

Но это очень сложно, потому что для них здесь созданы условия, которые не позволяют в принципе другому месту конкурировать с этим. Потому что Долину делают люди.

Это не место. Это не технопарки. Это не красивые офисы.

Ты можешь в Дубае или в Сколково, или где угодно построить какие-нибудь очень красивые здания и налить туда денег, но если там не будет вот этого духа: «Мы проваливаемся; мы пробуем; «мы окей с тем, чтобы делать совершенно нестандартные какие-то вещи; «и никто не будет на нас косо за это смотреть, а наоборот, это будет поощряться», — без этого никакой Долины не получится. Получатся шаблонные, понятные или копии, или просто какие-то идеи, которые не являются инновационными.

Вручную такие вещи не создаются. Они создаются органически, когда стекается два типа людей: мечтатели и люди с деньгами. И причём и тем, и другим должно быть комфортно.

Тем и другим нужны разные вещи. Мечтателям нужно одно; людям с деньгами нужны совершенно другие условия. — То есть богачи и ботаники? — Богачи и ботаники.

Да. Можно и так сказать.

Nerds and investors.

Мхм. А здесь именно так? А здесь именно так. То есть здесь из Стэнфорда, из Беркли...

Здесь несколько хороших университетов с сильной школой. Из них проистекает постоянная подпитка новыми ботаниками, как ты говоришь.

А при этом место достаточно хорошее, достаточно комфортное для людей, которые заработали миллиарды, чтобы они не улетали отсюда на виллу во Франции, а чтобы они оставались здесь. И вот этот постоянный обмен, что ботаник может встретить условного миллиардера где-нибудь в кафе в Пало-Альто в 15 минутах от дома, и они там оба живут в 15 минутах, и произойдёт какой-то обмен идеями и после этого какие-то инвестиции и так далее, — это вот именно то, что делает это место уникальным. Это же малюсенькая территория.

Ты же ездил? 50 миль в одну и в другую сторону — вот и вся Долина. Она малюсенькая.

И этот малюсенький кусочек суши производит ВВП, соизмеримый с ВВП многих стран.

В России может что-то в ближайшее время появиться? В ближайшее — нет. Я не вижу этого света в конце тоннеля.

Возможно, он за поворотом. Поэтому будем продолжать смотреть в будущее с надеждой. Представим, что вся жизнь — это детская площадка.

Вот дети выходят на детскую площадку: кто-то в футбик гоняет, кто-то в перочинные ножички играет, а ты вот взял и вышел с набором «Юный техник».

Ты любишь паять радио. Для тебя как для ребёнка это такая игра.

И ты знаешь, что у тебя времени до вечера. Мама тебя скоро позовёт из окна, скажет: «Всё, давай домой, Андрюха».

Вот я выхожу со своим набором «Юный техник». Мне нужен для этого стол.

Парням с футбольным мячом нужны ворота.

А мне нужен стол — спокойно посидеть попаять. Я сажусь за стол, а там за столом мужики.

Не плохие, не хорошие. Обычные мужики. Матерятся и в домино рубятся.

Я сажусь и с ними пытаюсь пытаюсь делать своё дело, ради чего я вышел, собственно, а они меня то локтём толкнут, то паяльник отнимут, то ещё что-то, понимаешь? И у меня есть несколько вариантов. У меня есть вариант сдаться и просто сказать: «Ну, не буду я собирать своё радио». У меня есть вариант сказать: «Окей, я буду играть в их игру».

И научусь играть в домино.

За этим столом играют так. И чёрт с ним с этим радио. Можно начать драться и скандалить.

Это тоже игра, но это другая игра, чем собирать мой набор «Юный техник». Кто-то ТАК делает.

Но эти мужики, они были там... Они старше меня. Они были там дольше меня.

И правила их игры, они придуманы задолго-задолго до всех до нас. Поэтому есть ещё один вариант: взять свой набор и пойти найти стол, где ты можешь делать то, что ты хотел делать.

И в результате, может быть, ты соберёшь своё радио — и мужикам тоже будет музыка. В моём случае так и получилось, по сути. То есть я уехал, (тихо звучит финальная музыка) сделал то, что хотел сделать, здесь, но плоды-то пожинают все.

Есть ты. Есть твой канал. Есть русский YouTube.

И все сейчас нас смотрят.

И в том числе, благодаря моей работе. (Дудь) А как ты думаешь, мужики когда-нибудь подвинутся? (Дороничев, коротко вздыхает) Я думаю, что построят больше столов. Я надеюсь.

Мужикам тоже нужно место, понимаешь? В домино тоже нужно играть. Эти вещи, они не меняются насильно.

Я не верю в то, что можно взять и чего-то перестроить очень быстро. Просто, понимаешь, в этой метафоре до вечера времени совсем немного, мама скоро позовёт. В рамках моей жизни у меня есть только столько-то лет, чтобы что-то толковое сделать.

Я могу сделать только то, для чего я хорош. И поэтому я просто выбираю условия, в которых я могу это сделать максимально эффективно с максимальной пользой для всех. (финальная музыка).